— Вах, вах, вах! Какая мудрая голова у профессора, — восхищается Хабибула. — Все суры знает! Дал бы мне всевышний хотя бы одну нимчу[15] его знаний Корана!
Мулла долго держался особняком в нашей камере. Сидел в своем углу, с нами, неверными, не общался. Слова простого вымолвить не желал, дабы не оскверниться, не накликать беды на свою голову, а теперь с разговорами к профессору пристает:
— Зачем тебе, безбожнику, знание Корана потребовалось? Ваша власть не признает ислам, собирается осквернить обычаи предков, мечети разрушить, силой и кровью заставить мусульман отказаться от святой веры.
— Кто же тебе такую чушь рассказал? — искренне удивился профессор.
— Один достойный господин, заминдар Фазула.
— Клеветник он, твой достойный господин, клеветник и гнусный провокатор, — решительно заявляет профессор. Очки поправил, смотрит на Хабибулу, как на больного, головой покачивает.
— Нельзя силой и кровью, как ты говоришь, Хабибула, запретить людям верить в Аллаха. Это равносильно безрассудству — пытаться плыть против течения в бурной по весне горной речке. Ведь девяносто восемь процентов нашего народа исповедует ислам, в основном суннитского толка. И мы, революционеры, не можем не считаться с этой реальной действительностью.
Незаметно для себя профессор стал ходить по камере, размахивая для убедительности руками, как когда-то на занятиях со студентами в Кабульском университете. Он читал увлекательную лекцию об отношении НДПА к религии.
— Мы обязаны бережно относиться к религиозным чувствам верующих. Новая власть не разрушает, а строит новые мечети, вместе со школами и библиотеками. И здесь нет никакого противоречия или отступления от программы нашей партии. Надо учитывать специфические условия, в которых развивается Апрельская революция. Значительное большинство верующих — это люди труда. А разве может существовать партия, именующая себя народно-демократической, которая будет отлучать свой народ от религии с помощью насилия? Думаю, что такая партия обречена на гибель. Верно я говорю, Салех?
— Верно, моулави, — отзываюсь я.
— А как ваша партия к служителям Аллаха на земле относится? — задает вопрос мулла.
— С достоинством и уважением, если эти служители…
Профессор не договорил, подошел вплотную к Хабибуле, который быстро поднялся со своего места, как послушный школьник перед учителем. Профессор посмотрел на его осунувшееся лицо, сказал неожиданно резко и жестко:
— Если эти служители не являются врагами народа.
Хабибула вспыхнул, как огонь, пошли яркие пятна по его шее. Нахохлился, спросил сиплым голосом:
— Значит, я враг народа, так прикажешь тебя понимать, уважаемый профессор?
— Враг тот, кто использует ислам в реакционных целях, кто с помощью Корана держит в нищете и невежестве бедных афганцев, лишив их права иметь клочок своей земли, глоток своей воды, собственную крышу, вместо звездного неба, над головой.
— Но в святом писании сказано… — начал было нерешительно Хабибула.
Его тут же довольно невежливо перебил Нажмуддин:
— Помолчи, мулла, я лучше тебя знаю, что написано в Коране. Вот послушай: «А те, которые причиняют обиду верующим (мужчинам) и верующим (женщинам) без того, чтобы они это заслужили, — они берут на себя ложь и явный грех!»
И чтобы никакого у нас сомнения не было, что эти строки из Корана, добавил:
— Сура тридцать три. Сонмы. Стих пятьдесят восемь.
ГЛАВА VIII
Шли обычные войсковые учения. «Зеленые» наступали, «синие» оборонялись. Эскадрилья майора Нура была готова подняться в воздух в любую минуту, чтобы нанести ракетно-бомбовый удар по позициям «синих». Ждали только приказа. Его доставил из штаба полка на мотоцикле молоденький лихой офицер связи. Вскрыв пакет и прочитав приказ, Нур не поверил своим глазам. Перечитал еще раз, побелел лицом, стиснул кулаки.
— Что с вами, рафик майор? — удивился связной. — На вас лица нет!
— Так… наверное, от жары… Доложите, что приказано передать на словах.
— Ничего, рафик майор! — четко ответил офицер связи.
— А может, вы забыли? — допытывается майор.