— Это я — «Абдулазис-старший», — представился он за моей спиной. — Была у меня настоящая лавка в Кабуле с постоянными клиентами на бойком месте.
Абдулазис уже успел вернуться из кладовой, вздыхает, костыли к стене, скрипит табурет, усаживается за прилавком.
— Да, была лавка — и нет лавки… Бежал, все бросил.
— А от кого бежал?
— Известно, от новой власти…
— Тебя что, обидел кто? Преследовали, имущество собирались конфисковать, грозились в тюрьму посадить?
— Да нет… Так получилось… Дядя у меня богатый человек. Несколько магазинов в разных городах имел. В Кабуле универсам двухэтажный. В отряд свой позвал, бороться против неверных. «Нельзя, говорит, сидеть сложа руки, когда религия осквернена. Рано или поздно, но лавку закроют, а тебя самого за решетку. Торговля вся будет государственной».
— И ты поверил?
— Поверил.
Я угощаю хозяина из своей пачки… Он берет сигарету, щелкает зажигалкой, закуривает. Табак натуральный, турецкий, за такой не жалко и переплатить.
— Ну и как дальше было? — спрашиваю я его, наслаждаясь ароматом сигареты.
— А дальше все плохо… Под Гератом отряд в первом же бою солдаты Бабрака разбили… Много правоверных сложило свои головы. Меня ранило. Чудом спасся… Да вот гангрена… Ногу здесь оттяпали… Остался гол как сокол, и на костылях…
— А дядя как поживает?
— При первых выстрелах удрал. Бросил отряд. Здесь обосновался. Со мною знаться не пожелал, живет, как сыр в масле катается. Богатым везде хорошо.
Парень оказался словоохотливый, особенно когда разговор зашел о его дядюшке. Здесь не стеснялся в выражениях, ругал его на чем свет стоит. Обманул племянника, никто частную торговлю в Кабуле не запрещал, мечети как работали, так и работают. За что же он пострадал, стал калекой? Был человеком состоятельным, уважаемым соседями и родственниками, а теперь нищий, как тысячи других афганцев в Пакистане.
— Вон посмотрите, сколько их здесь, несчастных, на базаре. Дожили, гордые афганцы в помойных ямах копаются… Кого жизнь сломила — стоят с протянутой рукой, — рассказывает Абдулазис. — Живем, как в аду мучаемся. Э, да что там говорить! Каждое слово, что топор по своей голове.
Я знал, что и до Апрельской революции много афганцев покидало родную землю. Нужда, голод гнали несчастных людей в Иран и Индию, Пакистан и Западную Европу. Их было не сотни и не тысячи. В одном Иране, по данным королевских чиновников, насчитывалось около двух миллионов моих земляков. Это была беднота, согласная на любую грязную и самую трудную работу. Только дай, только предложи! Но работа на чужбине не валялась под дувалом. И в этих странах слишком длинными были очереди по утрам на биржах труда. Своих безработных некуда девать, а тут еще афганские конкуренты.
Но вот за рубеж отправились и люди имущего класса. Особенно много их оказалось в Пакистане. Помещики, королевские и даудовские высокопоставленные чиновники, сподвижники и родственники Амина, бывшие офицеры, ростовщики и просто искатели легкого счастья. Они, что мутная пена, сброшенная с широкого плеча революционной волны. Пристала, прибилась к черному берегу не с пустыми руками, а с солидным капиталом за пазухой, припасенным на черный день. У кого он исчисляется в тысячах, а у кого и в миллионах афгани. Валюта довольно устойчивая на мировом рынке. Все, чего лишила их народная власть, приобретается здесь, в Пакистане. Они живут в роскошных особняках, разъезжают в дорогих машинах. Они по-прежнему господа, а бедные, темные афганцы, обманом втянутые в водоворот мирового заговора, остаются бедными и темными здесь, на чужой земле… Правда, пакистанское правительство проявило заботу об этих беженцах, поселило в палаточные городки.
Семья мусульманина не должна жить на виду у чужих людей… Все домашнее, интимное охраняется глухим дувалом, крепким крючком внутри ханы[18].
— А здесь в одной палатке несколько семей, как овцы в кошаре, — продолжал Абдулазис. Увлекся, забыл о сигарете, от нее только пепел один остался.
— Грязь, духота, голод, болезни. Нужду справить — одно наказание, за тридевять земель бегаем, друг друга пугаемся. Подняться бы и уйти назад, за перевал, в родные края… Нельзя, убьют самого, семье не поздоровится.
Умолк, стряхнул пепел в ладонь. Посмотрел пристально, изучающе и уже шепотом, голову вперед:
— Вижу, вы порядочный человек. Не желаете ли сигарет с чарсом! А может, героин в чистом виде? Только для вас, возьму недорого…