Скандал был колоссальный, эмоции бурные, и снова во всем мире только и говорили что о Шнеле. Владельцы картин запаниковали, критика возмутилась. Боясь обрушения рынка, все галеристы Парижа и Нью-Йорка заклинали ученых найти средство для спасения картин, но тщетно. В дело вмешались самые высокопоставленные лица, официально ради защиты картин, приобретенных государственными музеями, в действительности же потому, что сами тоже их покупали. Шнель, однако, был непреклонен: ничего не поделаешь, его картины — шедевры скоропортящиеся, они изначально были запрограммированы на гибель. После чего, скрываясь от натиска прессы, он бесследно сгинул; больше его никто никогда не видел.
Цены на него упали с головокружительной скоростью. Видя на своих полотнах роковые пометы, коллекционеры в панике продавали их за бесценок; Шнель, купленный за миллион, стоил теперь не больше тысячи франков. На рынке искусств разыгралась настоящая драма. Все полотна Шнеля в музеях и галереях потихоньку гнили, превращаясь в вонючие лохмотья.
К 1920 году не осталось ни одного следа на Земле от живого творчества художника, заставившего столько говорить о себе в свое время. Целы были лишь тысячи копий — продукция индустрии фальсификаторов. Их простофили-покупатели, легковерные снобы и дамы полусвета, приобретавшие эти копии, чтобы пустить пыль в глаза, теперь любовались своими прекрасно сохранившимися фальшивками, гордо выпячивая грудь, упиваясь реваншем, хвалились своей прозорливостью и говорили друзьям, что в искусстве надо иметь чутье, дабы тратить свои кровные с умом.
НАША ЭПОХА (IV)
Все дороги ведут в Рим
По прошествии нескольких миллионов лет дела обстоят примерно одинаково на Земле и Антиземле, ибо верно, что мы приходим разными путями к одинаковым результатам.
Наши читатели наверняка знакомы с теорией, согласно которой, когда человек выбирает между двумя решениями, для него как бы создаются два мира — свой для каждого выбора, того, что он сделал, и того, что мог бы сделать.
Возьмем, к примеру, банковского служащего — по имени, скажем, Ренувье, — которому однажды утром не хочется идти на работу. Он может поддаться лени и снова забыться сном или сделать над собой усилие и встать. Два варианта, две параллельные реальности. Ренувье живет одновременно в той и в другой, не подозревая, что где-то в пространстве-времени есть вторая версия его самого, сделавшая другой выбор. Эта ситуация перепутья повторяется непрестанно. Продолжим. В том мире, в котором он снова уснул, Ренувье просыпается около одиннадцати. Тут он может, устыдившись, решить, что еще не поздно, и помчаться в банк, измыслив какой-нибудь предлог в свое оправдание; а может, сказав себе, что день все равно пропал, позвонить в банк и слабым голосом сообщить, что захворал и не придет сегодня на работу. Так возникают еще два новых мира. А в это же самое время другой Ренувье, вовремя пришедший на работу, идет в обеденный перерыв в ресторан, где всегда обедает; метрдотель подсаживает его за столик к сидящей в одиночестве женщине, которая с первого взгляда нравится Ренувье. Ему предоставляется шанс, которым он сначала пренебрегает, загородившись финансовой газетой и погрузившись в биржевые котировки. Однако после десерта, когда женщина собирается уходить, он предлагает ей выпить кофе; прекрасная мысль, и она соглашается. Это начало любовного приключения. Если бы Ренувье не сделал первый шаг, она ушла бы из ресторана, не заметив его, — что и произойдет в другой реальности, где он больше ее не увидит. Итак, мы имеем двух Ренувье, вышедших из одного ядра, — как делится клетка. Первый волен снова встретиться с этой женщиной и, возможно, сделать ее своей любовницей; второй хранит верность своей супруге (Элизе, которая больше не изменяет ему после известных вам событий[10]).
Не правда ли, отрадно думать об этих раздваивающихся реальностях? Кто из нас хоть раз не размышлял о том, какой была бы наша жизнь, если бы когда-то в прошлом мы сделали бы иной выбор — женились бы на другой женщине, а не на своей жене, рассказали бы сомнительный анекдот, а не промолчали, пошли бы направо, а не налево и так далее. Это головокружительно — миллионы, миллиарды других «я», живущих в параллельных мирах!
Борхес прибегает, описывая все это, к образу «сада расходящихся тропок». Но любители научной фантастики пошли дальше: у некоторых эти параллельные реальности могут пересекаться и даже накладываться друг на друга.