— Да у меня под снегом капканы спрятаны! — вдруг брякнул я.
Чёрт, как ошпаренный, выскочил из-за сугроба и оказался перед Вакулой. Хотел увильнуть, но кузнец уже накручивал его хвост на руку.
— То-то же! — и занёс кулак.
Чёрт бухнулся на колени — Только не бей, Вакула. Я крестик буду искать.
— Крестик я сам найду. А ты осмотрись, далеко ли нам ещё до столицы.
Чёрт полез на ель, а мы с Вакулой продолжили искать крестик.
Искал Вакула, а я подсвечивал фонариком.
— Да не ищи ты! — чёрт спрыгнул на снег — Тут итить то с полверсты!
Вакула выпрямился, а я посветил фонариком в рыло чёрта.
— Вона, стольный град Петербург! — хвост у чёрта выпрямился, указывая в сторону моей деревеньки.
— Идём! — Вакула обтряхивал с тулупа снег — Опосля найдём!
— Стоп, ребяты! — встрял я — Там моя деревенька! А до Питера около семи тыщ вёрст!
Вакула уставился на чёрта.
Чёрт уставился на меня.
— Черевички, Оксана — как в бреду пробормотал Вакула.
— Какие черевички? Какая Оксана? Год то на дворе какой?
Кузнец меня не услышал, а чёрт уточнил — И какой же?
— Две тыща семнадцатый от Рождества Христова!
Чёрт присвистнул, а на лице Вакулы изобразилась работа мысли.
Чёрт потянул меня в сторонку — Отойдём-ка!
Мы отошли от Вакулы, застывшего в ступоре.
— Ума палата, да прикинута говна лопата! До него, как до утки: дойдёт на третьи сутки. Ты ничего не напутал, мил человек? — чёрт облизывал красные губы и чесал под хвостом.
— «Как у него член не отвалится от мороза?»
— Да нет!
— Это всё крестик! Добаловался Вакула! — чёрт трижды чихнул.
Я достал сотовый и глянул время — 23:20.
— У тебя GРS-навигатор есть?
Я даже не удивился — Нет!
— Ччёрт! — выругался чёрт — Тогда нужен крестик.
— Нашёл! — Вакула тряс крестик.
— Ты с нами? — встрепенулся Чёрт.
— А я то зачем?
— Видишь ли, мы в петлю угодили. Уже две сотни лет по кругу ходим. Чтобы петлю разорвать, нужен ещё один. Вот ты и появился.
— Да не хочу я в вашей петле болтаться.
— А она уже и твоя! Не согласишься, окажешься дома и снова придёшь сюда. Ну так как?
Я чесал затылок — Аа! Посмотрю, как там Питер!
— Тогда в путь!
— А как?
— Дай-ка! — чёрт потянул лапку к крестику.
Вакула отдёрнул руку — Не замай!
— Объясни ему, мил человек — чёрт уныло ссутулился.
— Что объяснять-то, если я и сам не знаю, как перенестись на двести сорок два года назад?
— Как, как! Крестик то не простой! Он обнаруживает воронку червоточины.
Кузнец ничего не понял, а я подумал, что начинаю бредить.
Но в это время, что-то произошло за нашими спинами.
Мы обернулись.
От сугроба, с низким гулом, на высоте около двух метров, двигалась к нам воронка, отбрасывая тень, в виде круга, на снегу!
— Сработало! — чёрт раздвинул лапки — Беритесь!
Мы взялись за руки (за лапы, если говорить о чёрте), и когда тень воронки приблизилась, шагнули в тёмный круг.
Не знаю, долго мы перемещались или нет. На пару секунд перехватило дыхание.
Глаза я не закрывал.
Но если сказать — Глаза я не открывал — результат будет тот же!
Мрак непроглядный!
Только плясали жёлтые язычки в глазах Чёрта.
Сказалась задержка из-за отклонения в маршруте, и мы оказались сразу в зале, минуя и ступени, и другие залы.
Освещение в приёмном покое было такое: выйдите на улицу в зимний вечер, отойдите от своего подъезда шагов на пять, на семь и вы получите представление об освещённости зала.
Но через минуту глаза попривыкли и я смог разглядеть депутацию запорожцев. Подталкивая друг друга они уже подвигались на выход. Старшина увидел кузнеца.
— Ээ, брат Вакула, где ж тебя чёрт носил?! Мы уж от Матушки идём.
Вакула сморщился, как от кислой сливы, и прижал кулак к карману.
Дверь приёмного покоя отворилась и вышел камергер.
Это я так подумал сначала.
— А есть ли среди вас, други мои, поэт Васисуалий Сквернослив? — протяжно, и несколько в нос, воззвал он к депутации запорожцев.
Запорожцы развернулись и уставились на камергера.
Молчание затягивалось и камергер молвил — Видимо нету...
И только тут до меня дошло, что вызывают то меня!
Васисуалий Сквернослов — это мой литературный псевдоним.
— «Но откуда, и как, в конце восемнадцатого века, могли узнать о том, кто живёт в начале двадцать первого? А может и был в то время такой поэт, о котором забыли впоследствии?»
— Светлейший князь, Григорий Александрович — начал отвечать за всех старшина.