Необычайное приключение Васисуалия Сквернослова

— «Баа! Так это Потёмкин!!»

— Нет среди нас таков...

— Есть! — вышагнул я из среды запорожцев.

На меня уставились, будто только увидели.

Потёмкин оглядел меня, не выказав удивления моей одеждой.

— Матушка императрица благоволит к твоему труду на поэтическом Олимпе, и соизволила дать тебе аудиэнцию.

Он приоткрыл дверь приёмного покоя пошире, и чуть отодвинулся, пропуская меня.

— Я не забыл! — кивнул я Вакуле, цеплявшемуся за мой комбез.

Екатерина сидела у столика, и перебирала карты.

Хоть и пялился я во все глаза на императрицу, но столик поразил меня ещё сильнее.

Потёмкин слегка подтолкнул меня и прошипел — На колении!

Я бухнулся на пол!

— Да будет тебе, друг мой! Встань!

Екатерина подошла ко мне и тронула за плечо.

Я встал с колен.

Передо мной стояла невысокая, дородная женщина, с голубыми, как мартовское небо, глазами, и сильно напудренная.

Она куталась в горностаевую накидку.

В помещении было холодно.

— Наслышана! Наслышана! Говорят, ты Баркова превзошёл? Не прочтёшь нам со Светлейшим что-нибудь?

Я смотрел на Екатерину, не в силах отвести взгляд, и не заметил, как поморщился Потёмкин.

— Матушка, в моих стихах мат-перемат, а ты ведь высоким штилем пишешь свои письма Вольтеру.

— Друг мой, а ты думаешь мы со Светлейшим не матюкаемся? Ну не кобенься, почитай нам.

И я прочёл!

Как ты ебалась, Катерина,
Садилась жопой и пиздой;
Как хуй сосала и молила:
— Еби ещё, ещё родной..

Дрочила хуй своею попой,
И сделав пальчиком массаж;
Ты целовала меня в жопу,
Пиздою влажной рот зажав.

Я хуй дрочил, дрочил тобою,
Он весь испачкан был в говне,
А ты елозила пиздою,
Измазав спермой губы мне.

Ещё любила между грудей,
Зажав, дрочить и мять мой член;
И для моих упревших мудей,
Был так заманчив этот плен.

Как ты ебалась, Катерина,
Я грудь упругую сжимал;
Впивалась пальчиками в спину,
Так, что от боли я стонал.

Как ты упруго выгибалась,
Когда я хуй в тебя вонзал;
Залупа в матку утыкалась,
Твой стан со стоном опадал.

Ты становилась в позу «рака»,
Ты подставляла мне пизду,
Но хуй засовывал я в сраку,
Да, в жопу слаще, чем в манду.

Сопротивлялся хую сфинктер,
Я в жопу с силой член вводил;
И с вожделением инстинкта,
Сжимал, когда я выходил.

И хоть тугой была посадка,
В утробу воздух проникал;
И с характерным звуком анус,
Из жопы газы испускал.

А я натягивал со стоном
Пизду, и в жопу, ты еблась,
И, на конец, обосралась!
На хуй, с разорванным гандоном!

Екатерина изменилась в лице, грудь высоко вздымалась, дыхание было хриплым и тяжёлым.

— Матушка! — Потёмкин сверкнул на меня косящим глазом — Матушка, ты утомилась сегодня. Не пора ли на покой.

— Постой, погоди Гриша, я ещё хочу поговорить с гостем.

Потёмкин, шаркая жёлтыми сапожками по мрамору, отошёл к окну.

— Приревновал! — Екатерина улыбалась.

И я не удержался — А дозволь, матушка, с вопросом нескромным обратиться?

— Спрашивай, друг мой!

— Говаривают в народе, что ты с жеребцом ешься.

Потёмкин дёрнулся и его лицо перекосилось злобной гримасой.

— Конечно с жеребцом! Вот он мой жеребчик! — она указывала глазами на Светлейшего.

— Матушка! — кривой глаз князя аж закатился — Как смеет он, недостойный целовать пол у твоих ног, спрашивать такие вопросы?!

— Ну что ты агришься? Иди-ка мил дружок, проверь, натоплена ли спаленка? Мне тут пошушукаться надо с поэтом. Иди, иди!

Императрица чуть ли не вытолкала Потёмкина.

Я пялился на Екатерину: ужель послышалось?

— Да не послышалось! — улыбалась она — Я тоже оттуда.

— Откуда?

— Из две тыща семнадцатого! Шлюха я бордельная. Из Питера!

— Аааа...

— Да так же как и ты! Но я решила здеся остаться! Злесь я императрица! Матушка! Со скипетром и державой! А там — шлюха!

Не сразу дошёл до меня смысл, сказанного — «Да так же как и ты!»

— А где настоящая Екатерина?

Её взгляд стал колючим — Я, Екатерина! Другой нету!

Я упал на колени — Матушка!

— Да встань, ты! Не кривляйся! Я и здесь шлюха! На престоле! А может останешься денька на два? Я Гришу в Крым отошлю! Угодишь мне — графом пожалую, али князем. А не угодишь — на каторгу отправлю!