ГЛАВА VIII. РОБИНЗОН КУКУРУЗО ВЫСАЖИВАЕТСЯ НА НЕОБИТАЕМЫИ ОСТРОВ.
Утро следующего дня. Солнечное, звонкое и голосистое: петухи поют, гуси гогочут, коровы мычат, тётки у колодцев вёдрами гремят...
Я скорчился у плетня и смотрю в щёлку, что делается во дворе у моего друга.
Подготовительные работы успешно завершены. Всё добро Робинзона уже в лодке: и берданка, и удочки, и фонарик, и ложка, и коньки (на зиму), и топор (к сожалению, один, да и то без топорища - ну это ничего, на острове можно будет выстрогать), и много чего другого. Червяков накопано - полная жестянка из-под бычков в томате (я слово "бычки" зачеркнул и написал карандашом "червяки", получилось "червяки в томате"). И харчей целая торба. И даже две таблетки пирамидона (на случай болезни). Итак, всё в порядке.
Теперь осталось одно - отпроситься у деда.
Дед сидит на колоде и выстругивает ручку для вил. Кукурузо ходит вокруг него и канючит:
- Диду!
- Га?
- Так я к тётке Ганне пойду в Пески.
- Отцепись.
- Диду?!
- Га?
- Так я пойду.
- Отцепись, тебе говорят. Иди лучше уроки учи.
Помолчали немного. Потом опять:
- Диду!
- Га?
- Мне с вами скучно.
- Так что, мне на голову стать, чтобы тебя развеселить?
- Я к тётке Ганне пойду. Там же Иришка. Я её столько не видел...
- Когда она дома, так только ругаешься с ней, а тут, видишь, соскучился...
- Я вам и самосада принесу. Вы же знаете, какой у тётки Ганны самосад. - У меня свой есть не хуже. Отцепись.
Опять помолчали.
- Диду!
- Га?
- Так я пойду. Да?
- Ну что пристал? А уроки?
- Так я возьму книжку и там учить буду. Вот спросите тогда у тётки Ганны.
Я притаился и думаю: "Ох и трудно же в наше время удирать на необитаемый остров!"
Долго канючит Кукурузо. Наконец терпение у деда лопается, и он говорит:
- Вот чертёнок, а не дитя! Совсем замучил. Ну иди уже, чтоб я тебя не видел! Только на три дня, не больше. И если тётка Ганна скажет, что ты уроков не учил, - вот этой палки попробуешь. Двоечник!
Кукурузо не стал мешкать, бегом побежал в хату (а то ещё передумает дед), схватил грамматику - и за ворота. Потом вдруг остановился, обернулся, потоптался на месте, вздохнул:
- Бывайте здоровы, диду! Хороший вы... Я всегда знал, что вы хороший...
- Иди-иди! - буркнул дед. Разве он знал, что прощается с ним Кукурузо на двадцать восемь лет, два месяца и девятнадцать дней.
На улице я присоединился к своему другу. Молча дошли мы до речки, молча сели в лодку и молча поплыли в плавни.
Не проронив ни одного слова, доплыли мы до острова. В торжественном молчании перенесли все вещи на поляну к шалашу. И вот в последний раз стоим на берегу возле лодки. Опустив головы, ковыряем носками ботинок землю. Стоим и вздыхаем. Надо прощаться, а мы не знаем, что говорят в таких случаях. Ведь не на день мы прощаемся, не на месяц, не на год даже, а на целых двадцать восемь лет, два месяца и девятнадцать дней. Ещё никто в мире не прощался на так долго.
- Ну что ждёшь? Отчаливай! - не выдерживает наконец Кукурузо.
- А ты что, спешишь? - говорю я.
- Да нет, я ничего, но вообще... Тебе ж домой нужно. Ребята, наверное, в футбол на выгоне играют.
- Да! - машу я рукой. Дескать, не нужны мне ни футбол, ни ребята. А сам думаю: "Неужели Кукурузо никогда в футбол больше играть не будет? Вот бедный хлопец!" И так мне его жаль стало! Какой же он вратарь замечательный был! Настоящий Лев Яшин мог из него вырасти.
Вздохнул я, полез в карман и вытащил свой перочинный нож.
- На, - говорю, - тебе пригодится. Ты же знаешь, какой это нож. Как бритва. Такого ни у кого нет... А у тебя обломок какой-то.
Кукурузо даже покраснел от удовольствия. Он давно с завистью смотрел на этот ножик и не раз предлагал меняться, да я не хотел. Но теперь пусть у него остаётся, раз он в футбол больше никогда не сыграет и в одиночестве жить будет.
Я ещё раз вздохнул, полез в другой карман и вынул спичечную коробочку. Там лежали рыболовные крючки, которые подарили мне в Киеве. Прекрасные крючки. Целое богатство для рыбака. И маленькие - для верховодок, плотвы и карасей; и побольше - для ершей, окуней и лещей; и большие - для щук, линей, карпов; и совсем большие, тройные, - для сомов и другого рыбьего зверья.
- Лови, - говорю, - на здоровье. Рыбой ты теперь обеспечен... Только, знаешь, когда я к тебе как-нибудь приеду, ты и мне дашь половить. Очень я привык к этим крючкам.
Почему я так сказал - сам не знаю. Я же ещё ни разу не ловил этими крючками. Наверное, жалко всё-таки было мне их. Даже больше чем ножик. Кукурузо почувствовал это:
- Да зачем. Не надо. У меня же есть.
Однако не мог оторвать восторженных глаз от коробочки. Разве хватит у человека сил отказаться от такого подарка! Нет, хоть и жалко но не жалко мне крючков.
Кукурузо же остаётся на необитаемом острове один-одинёшенек, как зуб во рту у деда Саливона. И никто его больше не увидит. Даже письмо ему написать нельзя. Ну да, нельзя. У него же нет адреса. У всех людей на свете есть адреса, а у него нет. Эта неожиданная мысль встревожила меня.
- Слушай, - говорю, - так нельзя. Выходит, у тебя теперь нет адреса. Никакого адреса.
- Ну так что?
- Как - ну так что? Адреса нет, понимаешь! Выходит, вроде ты вообще не живёшь на свете.
- А что же я могу сделать? - растерялся Кукурузо.
- Надо немедленно как-то назвать остров. Будет название, тогда и адрес будет.
- Давай. Я разве что - против? А как?
- Я знаю? Острова на земле все по-разному называются. Остров Сахалин, остров Мадагаскар, остров Таймыр. Нет, то, кажется, полуостров. Ну, как-нибудь так.
- Ну пусть будет остров Мадагаскар. Хорошее название. Мне нравится.
- Так уже есть Мадагаскар. Надо, чтоб такое название, которого ещё нет.
Кукурузо задумался. Долго шевелил губами, видимо перебирая в уме названия. Потом сказал:
- А знаешь что - пусть будет имени Переэкзаменовки. Переэкзаменовка меня сюда привела, и пусть будет остров её имени. Такого названия ещё нет ручаюсь.
Я не стал спорить. Так на карте мира (хоть об этом ещё никто, кроме нас, не знал) появилось новое географическое название - остров Переэкзаменовки. Кто знает, может, когда-нибудь, через много лет, школьники даже будут учить об этом на уроках: "Остров Переэкзаменовки. Знаменит тем, что на нём провёл в одиночестве почти тридцать лет ученик пятого класса Робинзон Васильевич Кукурузо". И какой-то лентяй получит двойку за то, что не будет этого знать.