- Ещё бы! Если бы такое сделать, то вообще!.. - говорю я, не находя слов от восторга.
Кукурузо сокрушённо вздыхает:
- Да разве на этом острове что-нибудь сделаешь... на транзисторах...
Я подхватил:
- Ну да! Конечно, ты прав! И кому нужен этот дурацкий остров. Поехали домой. А? Поехали, Кукурузо!
Кукурузо сразу нахмурился, взглянул на меня исподлобья:
- Думаешь, что я слабак?! Да? Купить хочешь? Не купишь!
- Ты же сам сказал,- обиженно ответил я.
- Ничего я не сказал... Раз я решил жить на острове - всё! И не говори мне...
Воцарилось напряжённое молчание, которое бывает, когда друзья чувствуют, что между ними есть что-то неискреннее...
Наконец Кукурузо сказал:
- Ты бы лучше подумал, как мы будем Кныша задерживать.
Я удивлённо посмотрел на него.
Когда он говорил юным следопытам про задержание браконьера, всё было правильно: нельзя же было, в самом деле, рассказать им правду об острове Переэкзаменовки.
Но теперь... неужели он серьёзно?
- Ты что - действительно думаешь его задерживать?
- А ты что - хочешь, чтобы этому злостному браконьеру всё так гладко сошло?
- Да ты что - сдурел? Он же нас потопит, как цуциков. Мы и пикнуть не успеем.
- Потопит? А ружьё зачем? Ты думаешь, что для этого дела обязательно нужен взвод солдат? Ружьё - это, брат, не шутка. Это, брат, оружие. Огнестрельное. Бац - и будь здоров, привет! Чуешь?
- Ты что, думаешь в него стрелять? - со страхом спросил я.
- Ну вот ещё - сразу стрелять! Не стрелять, но... если... да вообще ружья кто хочешь испугается. И будет как миленький...
- Конечно, конечно, - поспешно согласился я и тут же сказал: - Но, знаешь, мне сейчас домой надо. Видишь, солнце уже садится. Боюсь, как бы мать не заругала.
- А я что - удерживаю? Езжай, - недовольно сказал Кукурузо. - Только завтра же будет Кныш. И... я не знаю... ты как хочешь... я могу, конечно, и сам... раз ты боишься... Пожалуйста.
- Да нет, что ты, - спохватился я, - завтра я приеду. А как же!
- Было бы хорошо, если бы под вечер и переночевать чтобы смог, - уже примирительно сказал Кукурузо. - Он ведь завтра ночью будет ставить, а рано утречком выбирать приедет.
- Трудно, конечно, с ночёвкой. Но я что-нибудь придумаю. Сбегу, в крайнем случае. Лишь бы не уснуть нечаянно.
- Полено под голову положи или репейников под рубашку.
- Не волнуйся, всё будет в порядке.
С этими бодрыми словами я сел в лодку.
Лицо у Кукурузо было мрачное и грустное. Видно, ему очень не хотелось снова оставаться на острове одному.
Он долго ходил по колено в воде вокруг лодки и ощупывал борта, приговаривая:
- Вот тут надо бы зашпаклевать, а тут подсмолить, а эту доску вообще заменить...
Ему хотелось ещё что-то сказать; он почесал за ухом, шмыгнул носом и наконец сказал:
- Ты знаешь... Ты бы привёз мне скрипача хоть одного... Захотелось, как перед смертью... А то всё рыба да рыба...
"Скрипачами" называли у нас пряники, которые продавались в сельмаге. Пересохшие и твёрдые, как дрова, они скрипели, когда ты вгрызался в них зубами. Один скрипач можно было есть целый день. Может, за это мы и любили их так.
- Ладно, привезу, а как же, - сказал я и оттолкнулся от берега.
ГЛАВА XIII. ВО СНЕ И НАЯВУ.
- Где это ты весь день бегаешь не евши? - встретила меня мать укоризненными словами. - Смотри, одни кости остались.
- Да что вы, мама! Я ухи вот так наелся. Ох и вкусная! Там один Сашко таким мастаком оказался - лучше любого повара... - Это вырвалось у меня так неожиданно, что я едва успел прикрыть рот, чтоб вовсе не проговориться.
Мать заметила это и, подозрительно взглянув на меня, спросила:
- Это ты про которого Сашка?
- Да про... про Юрчишина, - начал выпутываться я. - Тот, знаете, что возле мельницы живёт, дяди Михайла сын.
А сам думаю: "А что, если мать его сегодня днём в селе видела. Пропал тогда!.." Нет, пронесло! Мать ничего не сказала. Значит, не видела.
- Так что - хорошо клевало?.. - ласково улыбнувшись, спросила она.
- У-у! Со страшной силой! Вот такие ловились, - не краснея, врал я. - Хотел вам принести, да всю сварили. Вот жалко. Ну я ещё принесу... Мы завтра на ночь хотим поехать. На плёсы. Можно?
- Посмотрим, посмотрим. Иди-ка наколи дров, а то у меня все вышли. И я, довольный, что всё так хорошо обошлось, побежал колоть дрова.
До самого вечера я волчком вертелся около матери - то воды принесу, то в хате подмету... Такой хороший, хоть к болячке прикладывай. А что ж сделаешь - надо же, чтоб завтра на ночь отпустили. Кукурузо ведь ждать будет...
Набегался я так, что когда вечером лёг, то сразу же уснул, словно в прорубь провалился.
И приснилось мне что-то невообразимое. Не сон, а кино прямо.
Я его на всю жизнь запомнил.
Стою я на берегу острова Переэкзаменовки. Стою и вижу: выплывает на плёс корабль, огромный белый океанский корабль (я такие только в кино видел), трёхпалубный, с бассейнами, с ресторанами, с волейбольной площадкой. А труба величиной с нашу хату. Я смотрю и удивляюсь: как это он через узенькие стружки в камышах проплыл? Но не успел я как следует наудивляться, как с корабля спускают трап и по трапу сходит на берег... Гребенючка.
Подходит ко мне и говорит:
"Здравствуйте вам. На остров приехала немецкая делегация пионеров. Вы будете переводчиком".
Я обалдело смотрю на неё, и мне хочется сказать: "Чего это ты, дурья голова, меня на "вы" называешь", - но вместо этого я почему-то вежливо отвечаю:
"С превеликим моим удовольствием. Однако хочу вам напомнить, что в школе я, как вам известно, изучаю английский язык и по-немецки поэтому говорю не очень свободно. По-немецки я знаю всего три слова: дер Тыш (то есть стол), дер Штуль (то есть стул) и дер Бляйштифт (то есть карандаш)".