Еле вытерпел Саша, пока бабушка картошку разогревала.
Когда они с Лариской примчались к пустому дому, то поняли, что вовремя — тут уже все работы начались. Лариска, правда, посматривала иногда в сторону своего собственного дома, но ее мама, к счастью, не показывалась.
…Бульдозер зарычал, зафыркал и попятился, чтобы набрать разгон. Вот он переключил скорость, медленно-медленно пошел к дому, приподняв щит, все быстрее, быстрее и — трах! — ударил щитом прямо по нижней веранде. Это место сразу сложилось, как гармошка, щепки дождем брызнули, а верхняя веранда, на которой вчера дядя в шапке выступал, села прямо на кабину бульдозера и столбиками, как пальцами, ее обхватила.
Бульдозер взревел и попробовал освободиться, но дом не отпускал. Тогда машина зарычала еще громче и вырвалась на полной скорости из объятий бревенчатого великана. Верхняя веранда вся рассыпалась, промерзшие на ночном морозе столбики, звеня, как колокольчики, ударялись о гусеницы бульдозера и падали в снег полешками.
Снова разогнался бульдозер и ударил, как таран. Дом чуть вздрогнул, но выдержал, устоял. Только пыль да труха из разломанных мест поднялась желтым дымком. Дом не собирался сдаваться, тем более что внутри у него были в запасе еще перекрытия из чугунных балок. Тогда бульдозер уступил свое место другой машине.
Экскаватор подошел и задрал свой ковш как можно выше. Не успели Саша с Лариской и глазом моргнуть, а экскаватор с размаху вонзил свой зубастый ковш прямо в крышу около кирпичной трубы. Ковш вошел в крышу, как ложка в торт. Он легко пробил ее, словно она была не железная, а из тонкой кожи… Заскрежетали внутри деревянные брусья, затрещало дерево, как на большом костре. Экскаваторщик потянул ручку на себя, и ковш, разрывая стену и захватив по пути обрывки труб, вышел наружу.
— Вот здорово-а!.. — закричали ребята.
Но остальная часть дома, его три стены, как стояли неподвижно, так и остались стоять. Будто дом воспринял все это как шутку, как пробу на прочность: ничего, мол, и это выдержу — за свой век я все перевидел. Тогда экскаватор стал отводить свой ковш в стороны и хлестать дом по бокам — справа, со стороны улицы, и слева, от того места, где стояли Саша, Лариска и другие ребята. Тут уж дому пришлось сдаваться, такого напора он не ожидал. С легким хрустом лопались толстые бревна, падали перегородки, и вокруг становилось светлее… Через несколько минут все было кончено. Бульдозер сгребал в центр все обломки, кроша их гусеницами, а экскаватор принялся за свою прямую работу: стал нагружать подъезжавшие самосвалы этими обломками, захватывая их своим ковшом.
Кругом поднялась такая пыль, что все бабушки и няни увели подальше своих малышей, а ребята постарше — те сами ушли. Школьники, наконец, побежали по домам и сели за учебники.
Саша с Лариской, Игорек, Валера и еще двое пошли играть в войну.
4
Разделились поровну, честно, только у белых и на этот раз не было санитарки. А им и не положено.
Деревянные дома стояли не только вдоль тротуаров по улице, но и в глубине дворов тут и там были почерневшие от времени когда-то прочные и свежеокрашенные дачи. Заборов между ними никаких не было, и это облегчало задачу и красным и белым.
Прохожим казалось, что кругом царит сонная тишина, а на самом деле воздух в этом квадрате боевых действий сотрясался от громких разрывов. Взрослые думали, что где-то во дворе галдят мальчишки, а в действительности там свистели пули, трещали автоматные очереди…
Саша краешком глаза увидел, что Игорек и Валера слишком выдались вперед, опасно, но он не мог крикнуть им, скомандовать, потому что его рот еле справлялся со «стрельбой» — очень уж наседал противник.
Саша стрелял, прячась за крыльцо, а сам думал — не пора ли раненым сказаться для разнообразия. Играть уже стало скучновато, надо было что-то придумать, а то все стреляют, пальба кругом, а результата никакого: все живы-невредимы. Он посмотрел, где его санитарка, крикнул «ой!», подскочил и упал навзничь, одну руку подвернув под себя, а другую для верности вытянув, чтобы Лариска видела, куда его ранило.
Саша ждал, что сейчас Лариска его будет жалеть, наклонится над ним, станет обвязывать его руку шарфом. Но Лариска почему-то и не подумала перевязывать его. «Йод, — говорит, — кончился». Уж не Никифоров ли ее научил?