Крикъ ужаса былъ ему отвѣтомъ. Обезумѣвшіе отъ страха тарасконцы кинулись къ дверямъ, — женщины, дѣти, охотники по фуражкамъ, самъ Бравида, храбрый начальникъ швальни, — всѣ безъ исключенія. Только одинъ, одинъ Тартаренъ изъ Тараскона не двинулся съ мѣста. Онъ по-прежнему стоялъ передъ клѣткой, спокойный, готовый къ нападенію и отпору, гордо и презрительно оттопыривши нижнюю губу. Черезъ минуту, когда охотники по фуражкамъ, нѣсколько ободренные его непоколебимостью и крѣпостью желѣзной рѣшетки, приблизились къ своему вождю, они разслышали его слова:
— Да… это охота!
Въ этотъ день Тартаренъ не сказалъ больше ни слова.
Странное дѣйствіе миража.
Въ этотъ день Тартаренъ не сказалъ больше ни слова; только на грѣхъ-то онъ уже сказалъ слишкомъ много. На слѣдующій день весь городъ только и говорилъ о скоромъ отъѣздѣ Тартарера въ Алжиръ на охоту за львами. Вы сами, дорогой читатель, можете по совѣсти засвидѣтельствовать, что онъ и не думалъ говорить ничего подобнаго; но, знаете, дѣйствіе миража…
Словомъ, весь Тарасконъ толковалъ объ отъѣздѣ Тартарена, какъ о дѣлѣ рѣшеномъ. Знакомые, встрѣчаясь въ клубѣ, очень серьезно и съ озабоченнымъ видомъ спрашивали другъ друга:
— Слышали новость?
— Что такое? Отъѣздъ Тартарена въ Африку? Знаю, давно знаю!
Всѣхъ болѣе въ городѣ былъ удивленъ этимъ неожиданнымъ отъѣздомъ самъ Тартаренъ. И, — о, человѣческое тщеславіе! — вмѣсто того, чтобы просто-напросто отвѣтить, что онъ никуда не собирается ѣхать и никогда не думалъ отправляться въ Африку, бѣдняга Тартаренъ на предложенный ему въ первый разъ вопросъ о его путешествіи отвѣтилъ уклончивыми недомолвками:
— Ну… то-есть… можетъ быть… оно, конечно…
На слѣдующій разъ, нѣсколько освоившись съ этою мыслью, онъ сказалъ:
— Весьма возможно… и даже вѣроятно…
Въ третій не выдержалъ и отвѣтилъ:
— Да, это рѣшеное дѣло!
Наконецъ, какъ то вечеромъ въ клубѣ и потомъ у Koстекальда, подогрѣтый гоголь-моголемъ, увлеченный выраженіями удивленія и восторга, опьяненный тѣмъ впечатлѣніемъ, какое производило на всѣхъ извѣстіе объ его поѣздкѣ, несчастный положительно заявилъ, что ему прискучила охота по фуражкамъ и что онъ въ самомъ непродолжительномъ времени отправляется стрѣлять громадныхъ африканскихъ львовъ.
Это заявленіе было встрѣчено оглушительными криками «ура!» Затѣмъ былъ опять поданъ гоголь-моголь, послѣдовали крѣпкія рукопожатія, поцѣлуи, процессія съ факелами, серенада передъ маленькимъ домикомъ съ боабабомъ.
Вся эта исторія глубоко возмущала Тартарена-Санхо. Мысль о путешествіи въ Африку и объ охотѣ за львами холодомъ и дрожью прохватывала его покоелюбивое тѣло и, по возвращеніи домой, подъ звуки серенады, раздававшейся подъ ихъ окнами, онъ сдѣлалъ страшную сцену Тартарену-Кихоту, обзывалъ его полуумнымъ, сумасброднымъ фантазеромъ, неосторожнымъ и трижды безсмысленнымъ человѣкомъ, до мельчайшихъ подробностей высчитывалъ всѣ возможныя и невозможныя бѣды, ожидающія ихъ въ этой поѣздкѣ: кораблекрушенія, ревматизмы, горячки. дизентеріи, чума, элефантіазисъ и все прочее.
Напрасно клялся Тартаренъ-Кихотъ, обѣщаясь быть осторожнымъ, тепло одѣваться, запастись въ дорогу всѣмъ необходимымъ, — Тартаренъ-Санхо и слушать ничего не хотѣлъ. Бѣдняку уже представлялся его собственный трупъ разорваннымъ въ клочья львами, поглощеннымъ песками пустыни, подобно блаженной памяти Камбизу; Тартарену-Кихоту удалось его немного успокоить лишь тѣмъ соображеніемъ, что ѣхать, все-таки, предстоитъ не сейчасъ, дѣло не къ спѣху, и что, во всякомъ случаѣ, они еще пока дома.
Да и на самомъ дѣлѣ нельзя же такъ вдругъ, безъ приготовленій, подняться и пуститься въ такую далекую экспедицію. Надо предварительно ознакомиться какъ слѣдуетъ съ краемъ, куда ѣдешь, — человѣкъ, вѣдь, не птица какая-нибудь перелетная.
Тартаренъ началъ съ того, что принялся за чтеніе разсказовъ знаменитыхъ путешественниковъ по Африкѣ: Монго-Парка, де-Калье, доктора Ливингстона, Ганри Дюверье. Тутъ нашъ герой узналъ, что смѣлые путешественники, прежде чѣмъ взять въ руки странническій посохъ и пуститься въ далекія страны, долго подговлялись переносить всякія лишенія: голодъ, холодъ, жажду, усиленные переходы. Тартаренъ рѣшился послѣдовать ихъ примѣру и съ того же дня сталъ питаться только вареною водой. Вареною водой называютъ въ Тарасконѣ хлѣбную тюрю на водѣ, вскипяченную съ зубкомъ чеснока, съ небольшимъ количествомъ тиміяна и лавровымъ листкомъ. Діэта, какъ видите, была довольно серьезная, и бѣдняга Санхо порядочно-таки морщился.