Льюис Кэрролл
Н Е О Б Ы Ч Н А Я Ф О Т О Г Р А Ф И Я
Сочинения о фотографах и фотографиях
Содержание:
Необычная фотография (Перевод Андрея Боченкова)
Легенда Шотландии (Перевод Андрея Москотельникова)
Фотограф на съемках (Перевод Юрия Данилова)
Гайавата фотографирует (Перевод Михаила Матвеева)
Другие переводы:
Шотландская легенда (Перевод Кирилла Савельева)
Шотландская легенда (Перевод Андрея Боченкова)
Фотограф на выезде (Перевод Людмилы Щекотовой)
Фотограф на выезде (Перевод Кирилла Савельева)
Выходной день фотографа (Перевод Андрея Боченкова)
Фотограф на съемках (Перевод Андрея Москотельникова)
Гайавата фотографирует (Перевод Андрея Москотельникова)
НЕОБЫЧНАЯ ФОТОГРАФИЯ
Перевод Андрея Боченкова
Недавнее удивительное открытие в Фотографии, связанное с ее прикладным использованием в умственной деятельности, превратило искусство написания романов в простейший механический труд. Изобретатель любезно разрешил нам присутствовать во время одного из своих опытов; но, поскольку мир еще не узнал об этом изобретении, мы вольны лишь изложить полученные результаты, скрыв все подробности, касающиеся применяемых химических реактивов и самого процесса.
Изобретатель начал с утверждения о том, что идеи самого слабого интеллекта, после отображения их на соответствующим образом обработанной бумаге, можно экспонировать до любой требуемой степени интенсивности. Выслушав наше пожелание начать с наиболее запущенного случая, он любезно пригласил из соседней комнаты молодого человека, который, судя по его виду, обладал самыми слабыми физическими и умственными способностями. На вопрос о том, что мы о нем думаем, мы откровенно признались, что он, похоже, не способен ни на что, кроме сна; наш друг от всего сердца согласился с этим мнением.
Когда машина была готова к работе, а между разумом пациента и объективом установилась месмерическая связь, молодого человека спросили, желает ли он что-нибудь сказать; на что он апатично пробормотал: «Ничего». Затем его спросили, о чем он думает, и в ответ, как и ранее, он сказал: «Ни о чем». На этом мастер объявил, что пациент находится в самом удовлетворительном состоянии, и сразу же приступил к опытам.
После того как бумага была проэкспонирована в течение необходимого времени, ее извлекли из аппарата и предоставили нам для осмотра; мы обнаружили, что она покрыта неясными и почти неразборчивыми символами. Более близкое рассмотрение выявило следующее:
«Вечер был нежен и полон невинности; зефир шептал в окруженной скалами долине, и несколько легких капель дождя охладили жаждущую землю. Медленной иноходью вдоль окаймленной примулами тропинки ехал благородного вида симпатичный юноша, державший в изящной руке легкую трость; лошадь грациозно двигалась под ним, вдыхая по пути аромат придорожных цветов; спокойная улыбка и томные глаза, восхитительно гармонировавшие с прекрасными чертами всадника, свидетельствовали о спокойном течении его мыслей. Милым, хотя и слабым голосом он скорбно озвучивал тихие печали, омрачавшие его сердце:
Меня прогнала, не сказав «спасибо»,
Однако волосы не стану рвать я, ибо
Без них я менее прекрасен был бы.
Ее поступок глуп и странен даже,
Ведь чувства нежные испытывала раньше;
Причина, верно, в перемене обстоятельств.
Наступила недолгая тишина; лошадь споткнулась о камень, лежавший на дороге, и сбросила своего седока. Среди высохших листьев раздался треск; юноша встал; легкая ссадина на левом плече и пришедший в беспорядок галстух были единственными признаками, напоминавшими об этом незначительном происшествии».
— Этот отрывок, — заметили мы, возвращая бумагу, — явно написан в стиле «Водянистой» школы.
— Вы совершенно правы, — отвечал наш друг, — в его нынешнем виде и учитывая современные условия, разумеется, это произведение не будет иметь совершенно никакого спроса: однако мы увидим, что следующая степень проявки превратит его в образчик энергичной, или «реалистической» школы. — Окунув бумагу в различные кислоты, он снова вручил ее нам; теперь она предстала в следующем виде: