Как оказалось, родом он был из старинных московских столбовых дворян. Его мать была урожденная Азанчева-Азанчевская. Словом, происхождение было отменным. Тем более двойная фамилия уже сама по себе обеспечивала надежную сакральную защиту и подпитывала своей энергетикой личность. А то, что она начиналась на двойное А..,А.., говорило о широте натуры и прагматизме. Недаром мы в лесу, заблудившись, кричим не «бее», не «мее», а только «аууу…». И это «ау» широко расходится по лесу, не заглушаясь деревьями, а наоборот, как бы резонируя от них, все более набирая силу, сканирует пространство и определяет твое месторасположение. А уж утонченный нос – это своего рода компас, который позволяет человеку ориентироваться в пространстве и выбирать нужное ему направление. Это касается не только местоположения в лесу. Оно распространяется и на нашу повседневную жизнь. Недаром в народе ходит столько пословиц, которые касаются этой части нашего лица. В целом, визуально, пилот мне понравился. Теперь я стал разбираться в его служебных бумагах.
Согласно им он окончил Московское Алексеевское коммерческое училище, увлекался верховой ездой. В ноябре 1914 года поступил юнкером в Николаевское кавалерийское училище, которое закончил по первому разряду в мае 1915 года с присвоением звания прапорщика. Отличный стрелок. Имеет специальные нагрудные знаки за стрельбу. Был зачислен в тринадцатый драгунский Военного ордена генерал-фельдмаршала графа Миниха полк. Еще во время учебы в училище заинтересовался авиацией и подал рапорт начальству. По окончании училища был откомандирован в Гатчинскую авиационную школу, продолжая числиться за драгунским полком. Учеба продолжалась с июня по август. Именно в августе он, сдав экзамены по матчасти, совершил свои первые полеты. Важным было и то, что, еще не имея звания пилота, он был откомандирован в Царское Село для несения службы в специальном авиаотряде по обороне резиденции царя Николая II. В возрасте двадцати лет, в сентябре он получил звание пилота и был направлен в четвертый армейский авиационный отряд. Направляя в штаб отзыв о качествах пилота, начальник авиационной школы полковник Ульянин был краток: «Предназначенный в четвертый армейский авационный отряд прапорщик Гильшер – отличный…». В период службы в этом авиаотряде закончил Одесскую авиационную школу, освоив самолеты системы «Ньюпор», «Моран», «Совпич», после чего был направлен в седьмой авиационный отряд истребителей-бипланов «С-16», конструкции И.И. Сикорского, оснащенных синхронным пулеметом. Во время службы в авиаотряде проявил себя отличным пилотом, никогда не уклонялся от боя. Награжден орденом «Святого Владимира IV степени с мечами и бантом», Орденом «Святого Георгия IV степени», представлен к награде Георгиевским оружием. В его аттестации было записано буквально: «Корнет Гильшер – идейный работник. Любит свою службу авиации прежде всего, храбро ведет воздушные бои, очень дисциплинирован. Характера спокойного. Всего больше подходит для истребительного дела». А командир седьмого авиаотряда в своем представлении прямо пишет: «Временно командующий седьмым авиационным отрядом истребителей корнет Гильшер – отличный боевой летчик, хладнокровный. Горячо любит авиацию. Будучи командующим отрядом, поддерживает в отряде дисциплину и порядок. Высоких нравственных качеств, относится серьезно и добросовестно к порученному делу». За время службы Гильшер изучил азбуку Морзе, что было важным для меня, и сконструировал тренажер «для поддержания навыков стрельбы из пулемета». В конце представления шла скрупулезно составленная таблица сбитых Ю.В. Гильшером самолетов противника, которых было достаточно много.
Итак, это был тот пилот, который мне нужен. Он подходил по всем параметрам. Первое – отличный специалист, знающий отечественные и зарубежные самолеты. Это было очень важно, так как любая вещь, созданная человеком, несет в себе его энергетику, культуру, сакральные составляющие, которые как бы ее оживляют. Тем более аэроплан, который, отрываясь от земли, предоставлен не только материальным стихиям, и в сложной ситуации не известно, как себя поведет независимо от мастерства пилота. Поэтому мы предпочитаем отечественные самолеты, а то, что Гильшер уже летал на них и знал другие системы, было большим плюсом. Тем более, что я постоянно ощущал невидимое присутствие чего-то, что пыталось контролировать мои мысли и поступки. И вполне вероятно, в небе могло что угодно произойти, так как именно по этой субстанции распространялся невидимый контроль и осуществлялось большинство действий. Поэтому такой пилот-профессионал, уже обладающий двойной защитой, был крайне необходим. Во-вторых, он знал азбуку Морзе, что давало возможность наладить контакт между двумя аэропланами. Что касается его ранения, то он и на протезе очень ловко управлял аэропланом. Кроме того, как ни парадоксально, это дало толчок к обострению и совершенствованию его других качеств, таких как интуиция, трезвый расчет, пространственное воображение и так далее.
Перелет
Наконец настал день отлета. Рано утром мы с моими помощниками загрузили ящики в санитарную машину и привезли их на летное поле. Погрузив в аэроплан и привязав их крепко к бортам ремнями, мы спустились по трапу вниз и я отпустил их домой, приказав ждать моего сообщения. Обсудив с пилотом план полета, мы поднялись в воздух, когда на горизонте появился огромный круг нашего дневного светила. И мы, как две потерявшиеся во времени птицы, медленно поплыли ему навстречу в тишине, нарушаемой только ревом наших моторов на фоне расцветающего дня.
Первоначально все шло нормально. Ровно гудели моторы, заполняя все пространство вокруг, поэтому приходилось общаться жестами. Наш истребитель то парил над нами, то подлетал к самолету с одной из сторон, жестами показывая, что у него все в порядке и небо чисто от вражеских самолетов. Через три часа полета мы достигли нашего первого промежуточного пункта. Нас в воздухе встретил «Ньюпор», который, кувыркаясь в воздухе, повел на посадку. За штурвалом оказался молодой летчик, недавно окончивший летную школу и решивший покрасоваться перед нами, за что получил нагоняй от командира авиаотряда. Заправив самолеты горючим, мы перекусили в летной столовой и, разузнав у командира летную обстановку, снова поднялись в воздух. На этот раз истребитель шел сверху, впереди, осматривая внимательно воздушное пространство. Дело в том, что мы вошли в зону действий германских дирижаблей «Цеппелинов», которые, прорываясь через линию фронта, достаточно далеко забирались в наш тыл, собирая разведывательную информацию и нападая на отдельные военные соединения, передвигавшиеся по этой территории, и на объекты. Их специфика состояла в том, что они могли, зависнув за тучей, медленно продвигаться вместе с ней вперед, а затем, включив моторы, внезапно появляться перед ничего не подозревавшими пилотами, всей своей достаточно активной огневой мощью сбивать аэропланы и снова прятаться за тучей. Именно для борьбы с ними мы и поставили на наш самолет безоткатное орудие.
Где то к обеду мы благополучно добрались до второго пункта нашей дозаправки, дотянув, что называется, на «честном слове», так как один из двигателей стал греться и буквально «пожирать» топливо. На этот раз нас никто в воздухе не встречал. Мы зашли на посадку с безветренной стороны и приземлились рядом с пятью аэропланами, стоящими в ряд возле взлетной полосы. Пока мы выбирались из самолетов, к нам подскочил прапорщик и, представившись, пригласил пройти к невдалеке стоящему дому, к командиру авиаотряда. Приблизившись к нему, мы вслед за прапорщиком вошли в достаточно большую комнату, где навстречу нам поднялся штабс-капитан Орловский, как представился он.
– Какими ветрами вас занесло сюда, да в таком необычном составе? – спросил он, приглашая нас располагаться на лавках, стоящих вдоль стены и с любопытством посматривая на нашего афроамериканского пилота.