Я обхватила руками шею Адама, привлекая его ближе, но он фыркнул мне в рот, быстро сменил положение, чтобы схватить меня одной рукой за оба запястья, заведя их за голову. Минуту я поборолась, чтоб освободить их, но его руки остались неподвижны; и осознание того, что он полностью подчинил меня, быстро накрыло меня всплеском похоти. Адам был ненамного выше меня, но в нем была жилистая крепость — я не могла получить свободу иначе, как с его разрешения. Я снова пошевелила запястьями, пытаясь сдвинуться, но он был непреклонен.
Вдруг другая его рука перестала нежно гладить мое лицо. Она двинулась — на ощупь, сминая одежду, поочередно сдавливая груди, заставляя меня задыхаться, выворачивая пальцами через одежду мои соски. На секунду мои мысли застыли от неожиданности, я не знала, стоит ли пытаться сильнее оттолкнуть Адама, даже когда мое тело изогнулось от его прикосновений, помня о том, как сильно возбуждает меня грубое обращение. На мгновение я улыбнулась. Было забавно, что даже сейчас, после всего, что я испробовала, у меня до сих пор остался этот первобытный инстинкт освобождения, мой мозг протестует против правды моего тела, но каждая клетка моего существа знает: это то, чего я хочу. Умоляет об этом. Тоскует по этому. И я не могу дождаться, чтобы посмотреть, как это произойдет.
Мне не пришлось ждать долго, чтобы обрести желаемое. Неожиданно мы начали перемещаться. Адам протащил меня по коридору, продолжая крепко сжимать запястья, на мгновение остановился, чтобы определить, где спальня — точно так же я не могла выбрать, какую купить еду, — а затем открыл дверь и зашвырнул меня внутрь. Он отпустил мои запястья и сел на край кровати, а я стояла напротив, не зная, что делать дальше.
— Раздевайся!
О! Хорошо. Ну, на самом деле не «хорошо». Кто хочет оказаться быть раздетым таким образом в первый раз? Понимаю, это звучит глупо, но я вообразила, что снять сначала юбку будет менее стыдно. Я редко ношу юбки, но он упомянул, что любит чулки на резинках, поэтому я решила произвести впечатление. Прекратив возню с молнией, я, наконец, позволила юбке свалиться; шелестя, она скользнула вниз по ногам и упала на пол. Я уставилась в одну точку поверх левого плеча Адама, смущенная настолько, что не могла смотреть ему в глаза. Но все же не смогла справиться с собой, чтобы не взглянуть украдкой, не получили ли мои черные чулки одобрения. Я успела уловить проблеск в его глазах и выпуклость в штанах, прежде чем снова уставилась на стену, и знание, что ему было приятно, сделало меня смелее. Я принялась за пуговицы на кофточке.
К тому времени, как мои пальцы, неуклюжие от смеси нервозности и предвкушения, достигли низа, и я уже была готова распахнуть рубашку, мое мужество стало иссякать. Я нерешительно распахнула полы рубашки, и потом, после нескольких секунд тишины, высвободила руки из рукавов и уронила ее на пол.
Я знала, чего он теперь от меня хочет, но была не в состоянии это сделать. Я чувствовала непреодолимую внутреннюю преграду.
Я стояла там в трусиках и лифчике. Возможно, я была одета так, как могла бы одеться на пляж, но ощущала себя гораздо менее комфортно и уверенно. У меня не было желания устанавливать с Адамом зрительный контакт, и я не представляла, что делать теперь. Ну ладно, я знала, чего он теперь от меня хочет, но была не в состоянии это сделать. Я чувствовала непреодолимую внутреннюю преграду.
Его голос заставил меня вздрогнуть.
— Белье тоже! Шевелись!
Я посмотрела на него — взгляд был обнадеживающим, несмотря на то, что руки были сложены так, что, казалось, он не допустит никаких возражений.
— Давай!
Сначала я расстегнула лифчик, освободив груди, открывая пристальному взгляду Адама свои затвердевшие соски — подтверждение того, что если сама я считала сложным возвращение к рабскому мировоззрению (разве это что-то, что вы можете искоренить?), мое тело утверждало абсолютно обратное. Я чувствовала, как горит мое лицо. Интересно, насколько красной я была? Как свекла? Как семафор? Как помидор?
Адам наклонился вперед, его голос звучал по-доброму, с состраданием, но по-прежнему непререкаемо.
— Трусы тоже. Живо! Прекрати изворачиваться. Я хочу видеть твою манду. Хотя резинки можешь оставить. Это я люблю. — Он улыбался мне. — Гадкая девчонка.
Это совсем не согнало краску с моих щек.
Медленно я подцепила пальцами резинку на трусиках и опустила их вниз к коленям, прежде чем снять полностью. Я стояла перед Адамом, голая; комната погрузилась в тишину на долгие мгновения, пока он разглядывал меня.