—Даже понятия не имел! — пробормотал маркиз.
— Наверное, вы считали местных жителей не совсем подходящим обществом для ваших друзей, опасаясь, что оно будет им не по нраву, — заметила Эльмина. — Возможно даже, что вы были правы. Но вы не можете заставить тех, кого оставляли вне своего общества и внимания, не испытывать при этом ни чувства зависти, ни даже ненависти и злобы.
Маркиз вздохнул.
— В общем, я понял, нам предстоит кое-что исправить в будущем. Но клянусь вам, я и понятия не имел, будто, кроме организуемых мною скачек, от меня ждут, чтобы я развлекал людей, которые не являются моими личными друзьями.
— Соседи ждали от вас обычного, доброго отношения и, несомненно, жаждали посмотреть на красоты, составляющие славу Фалькона, и выразить свое восхищение вами!
— Неужели это правда?
— Разумеется, именно так все и обстояло! Они считают, что вы кичитесь своим общественным положением и так высокомерны, что даже не хотите снизойти до них. Но, согласитесь, все-таки вы постоянно оставались в центре внимания как самая величественная фигура в округе.
— Я просил вас открыть мне правду, будем считать, вы выполнили мою просьбу. — В голосе маркиза слышалась некоторая досада. — Но, Эльмина, для нас с вами сейчас более важны ваши чувства ко мне.
Она не ответила, и он продолжал:
— Теперь я виню себя за то, что был крайне небрежен и не уделил должного внимания вам до того, как мы обвенчались, но мне, честно признаюсь вам в этом, никогда и в голову не приходило, будто вы не в восторге от замужества со мной. В конце концов, перед алтарем вы сказали, что хотите выйти за меня замуж.
—Да, сказала, — кивнула Эльмина, — и это было искренне, но, право, я больше думала о вас как о владельце Фалькона и — тем более — ваших замечательных лошадей!
— Значит, вам потребовался мой титул?
— Вовсе нет, конечно же, нет! — воскликнула она. — Долгие годы я восхищалась вами, если мне удавалось видеть вас на охоте, и всегда тайком следила за вами во время скачек с препятствиями. Я сразу поняла: никто в мире не сравнится с вами на скачках!
Дальнейшие свои откровения она излагала сникшим голосом.
— Но, слушая так много историй о… красивых женщинах, с которыми вы… проводили время, я понимала, что у меня нет… никаких шансов… соперничать с… ними.
Маркиз пристально посмотрел на девушку, словно подозревал, что она чего-то недоговаривает, но он не прерывал ее.
— Мне поэтому оставалось только надеяться… когда вы обратились к папе за разрешением жениться на мне… пусть это и было сделано в такой… непривычной манере… что когда-нибудь… мне удалось бы… заинтересовать вас как человека… и вы смогли бы найти во мне… приятного собеседника, спутника, верного друга… с кем вы могли бы разделить ваши… интересы и чаяния.
Она говорила нерешительно, как будто с трудом подбирала слова, и маркиз, внимательно слушавший ее, чувствовал, что за ними остается еще много недосказанного.
— Какие интересы?
Эльмина ответила не сразу.
— Вы действительно хотите знать… или… вы спрашиваете только… из вежливости?
— Я действительно хочу знать, — вдруг резко произнес маркиз. — Полагаю, Эльмина, нам необходимо быть во всем предельно честными друг с другом.
— Я… я постараюсь, — сказала она просто. — Возможно, вы поймете меня, если я скажу, что всегда была… ужасным разочарованием для всех с самого моего рождения.
— Но почему?
— Потому что папа отчаянно хотел сына, а маму вплоть до родов убеждали, будто у нее мальчик.
Ее голос и выражение глаз подсказали маркизу, сколь сильно она страдала от этого разочарования ее родителей.
— Мне исполнилось почти четырнадцать, когда мама неожиданно родила Дезмонда, — продолжала она. — А до того в течение многих лет папа обращался со мной так, словно я появилась на свет мальчиком, и когда была с ним, я нисколько не сомневалась: он жалеет о том, что я всего лишь девочка!
Она перевела дыхание.
— Я уже тогда начала понимать и другое — если мне не суждено стать столь же красивой, как Мирабель или Дирдрей, то лучшее, что я могу сделать, это попытаться получить образование, какое получают мужчины.
Снова маркиз недоуменно посмотрел на девушку, едва веря в правдивость ее слов.
— И когда же вы пришли к такому решению?
— Наверное, вскоре после того, как впервые увидела вас во время скачек, в которых, конечно же, вы победили, и стала наблюдать за вами каждый раз, когда вы отправлялись охотиться.
— Сколько же вам было лет?
— Двенадцать или тринадцать; тогда же я начала прислушиваться к разговорам о ваших любовных похождениях.
Маркиз нервно сжал губы, но не проронил ни слова.
— Я быстро поняла, что моя гувернантка, очень милая, но малообразованная женщина, ничему больше не сможет меня научить. Вот я и отправилась к священнику, который иногда подрабатывал репетиторством, готовя юношей в университет.
Маркиз все более и более отказывался доверять рассказу девушки.
— Безусловно, без помощи родителей я не могла бы оплачивать занятия, и тогда они узнали бы обо всем, — объясняла Эльмина. — А я не сомневалась, что они не одобрили бы моей учебы, поэтому убедила викария позволить мне тихонько сидеть в углу комнаты во время его уроков, а мои домашние работы он проверял с домашними заданиями своих учеников. Он часто говорил мне, что, если бы мы состязались на равных, я бы победила!
Ее голос потеплел, зеленые глаза заблестели.
— Мне нравилось учить греческий и латынь, а так как священник сам оказался приверженцем классической школы, он набирал учеников, которые стремились изучать именно эти предметы.
— И ваши родители оставались в неведении? — осведомился маркиз.
— Я сделала соучастницей происходящего и свою гувернантку, которая любила меня и понимала, что в мире много больше знаний, чем она могла мне преподать. Она поощряла меня, и папа с мамой думали, будто мы с ней продолжаем заниматься, в то время как я пропадала в доме викария.
— Это самая необычная история из когда-либо слышанных мною! — воскликнул маркиз.
— Все было замечательно, пока папа не уволил гувернантку; из-за этого я не могла регулярно ходить на занятия к викарию. Но он сказал мне, что абсолютно убежден: если бы мне разрешили учиться в Оксфорде или Кембридже, я легко завоевала бы степень!
— Вы намекнули, будто я в какой-то мере оказался причастен к этому, — высказал свое наблюдение маркиз.
— Вы и правда причастны, — подтвердила Эльмина. — Глядя на вас с восхищением, я думала: «Когда-нибудь настанет день, и мне встретится кто-нибудь, похожий на него, и… захочет… жениться на мне».
Она подарила ему застенчивую улыбку и добавила:
— Я никогда не мечтала, даже на миг, стать… вашей женой… конечно, нет! Никто в округе не сомневался в вашем выборе. Все, и я в том числе, считали — вы подберете себе невесту в Лондоне, когда настанет ваше время жениться.
Она умолкла в ожидании его реакции.
— А затем вы изучили карате, — как бы подвел итог маркиз. — Но сейчас мне важнее знать, каковы ваши намерения в отношении меня лично?
— Я долго думала над этим, и вот что хотела бы вам сказать…
— Мне ничего не остается, как выслушать вас, — с улыбкой ввернул маркиз.
— Я могу только еще раз повторить, — смутилась девушка, — мне… жаль, что так получилось!
— Вам нет необходимости извиняться, но мне хочется узнать, как вы видите наше будущее.
Эльмина слегка наклонила голову.
— Что вы больше всего любите делать в своей жизни? — спросила она. — Что доставляет вам наибольшее удовольствие?
Маркиз подумал, что на подобный вопрос из уст женщины вернее всего было бы ответить: «Близость с любимой» — но он почувствовал, что сейчас это прозвучит невпопад.
Учитывая сложившуюся ситуацию, он промолвил:
— Трудно сказать, но, быть может, победа на скачках, причем вырванная у самого финиша.