Выбрать главу

— Ты хочешь, как в прошлый раз, немедленно запрячь меня в работу?

— Ну… Не сразу — постепенно.

— А знаешь, сколько лет я не был в отпуске?

— Догадываюсь.

— Народная власть предусматривает за такие вещи компенсации. В виде дополнительных дней отдыха.

— Но не сейчас же!

— А когда?

— Вот разобьем врага и…

— Что ж, — несколько артистично вздохнул Плечов, чтобы таким нехитрым образом в очередной раз набить себе и без того немалую цену. — Надо — значит надо. Приезжай завтра — покалякаем!

— Слушаюсь, товарищ главнокомандующий.

— Но…

— Отставить! Я же не живодер какой-то, не средневековой душегуб… Даю тебе три дня на отдых… Сегодня у нас, кажется, среда?

— Вторник!

— До конца недели — утешай женку, балуй детишек…

— Какая неслыханная щедрость! Мне столько не выдержать, гражданин начальник, — заявил, правда, несколько неуверенно, Ярослав.

— Выдюжишь. Я тебя, шельму, знаю.

— Понял. Буду стараться!

— Совсем ты от рук отбился, парень… Короче… Жди меня в воскресенье к обеду. Вкусненькое что-нибудь приготовь, понял?

— Так точно! — вернувшись к общепринятой в военной среде уставной форме общения, улыбнулся Плечов.

ГЛАВА 4

Ольга поскребла по сусекам и напекла множество пирогов. Как всегда — с различными фруктоовощными начинками. Но более остальных — с кислой капустой. Именно такие обожал Копытцев.

В отличие от него, Шурик с Андрюхой в первую очередь (по сладким подтекам на боках) принялись выискивать те, что были наполнены яблочным повидлом, а Ярослав, как он сам не раз выражался, причем неизменно придавая своей речи слащавый белорусский акцент, — "бульбяные".

Оперативно "заморив червячка", устроили чаепитие, в котором недоросли (по понятным причинам — не доросли еще; простите за тавтологию) участия не принимали. Да и сама Фигина, метавшаяся туда-сюда, все больше стала задерживаться в гостиной у изрядно расшалившейся ребятни, предоставляя таким нехитрым образом засевшим в кухне мужикам неограниченные возможности наконец-то посекретничать, откровенно поболтать по душам — вдоволь и всласть — на волнующие их темы.

— Ну, как ты? Отдохнул? — после множества дежурных и, в общем-то, бесполезных фраз, приступил к делу Алексей Иванович.

— Так точно, — как обычно в таких случаях, предельно коротко отреагировал Плечов — военный все-таки человек (хоть и на нелегальном положении). — Готов к труду и обороне. Уже.

— Расслабься, братишка! Напрягаться пока рано — сроки начала предстоящей операции еще не определены. От слова "совсем".

— И слава богу.

— Сие не означает, что ты тупо должен сидеть дома, не отрываясь от подола очаровательной супруги.

— Понял, — с явным неудовольствием выдавил агент, не успевший вдоволь насладиться всеми прелестями семейного бытия. Пока.

— Во время подготовки к выполнению следующего задания придется серьезно поднапрячься, так сказать, в научно-познавательном плане, — продолжил комиссар. — Чтобы максимально повысить свой уровень знаний в одной, очень щекотливой, теме.

— Повысить? Куда уж боле? — достаточно саркастично проворчал Плечов, которого товарищи не без оснований считали если не всезнайкой, то, во всяком случае, далеко не самым последним эрудитом великого государства рабочих и крестьян.

— Ты что-то знаешь о русской Скандинавии? — вдруг перешел на шепот Копытцев. — И вообще о нашем славном далеком прошлом?

— Немного.

— Вот! — Алексей резко сорвался с места и принялся измерять шагами периметр на удивление просторной кухни. Точнее, не весь — только длины двух его сторон, не обставленных мебелью. — А вот академик Мыльников, с которым тебе, между прочим, очень скоро доведется плотно поработать…

— Это кто такой?

— Есть такой старорежимный тип в передовой советской науке. Атавизм. Рудимент. Пережиток прошлого!

— Что-то не слыхивал… Москвич?

— Нет, ленинградец.

— Как же я доберусь до него-то, а, братец? Город по-прежнему в окружении. Сначала надо разорвать кольцо блокады и отбросить врага куда подальше.

— Это сделали еще в начале года. С тех пор над безопасным способом твоей доставки в северную Пальмиру бьются лучшие умы нашего ведомства.

— Только, умоляю, не по воздуху. До сих тошнит, как только вспомню свой крайний перелет.

— Терпи, казак, атаманом будешь.