В жилой зоне мы оказались, когда на поселение окончательно опустилась темнота. Вечерний город гудел, словно осенний улей, все расходились по домам. Кто-то при этом забирал с собой яркие вывески магазинов, и глазу представала однотонная угнетающая серость строений. Проходя мимо одного из таких мест, я почувствовала, как из еще приоткрытой двери потянуло пряным ароматом свежей выпечки. До самого места назначения этот момент стал единственным приятным впечатлением. В остальном в городе было много разбросанного мусора и грязи, особенно скопившегося в закоулках между домов и возле заборов, ограждающих некоторые из строений. От этих куч нечистот сильно воняло тухлятиной и кисляком, периодически в них было заметно шевеление мелкой живности и раздавался писк, похожий на мышиный.
Пришли мы, наконец, на уже закрытый рынок, представляющий собой несколько бесконечных рядов, образованных из домов-лавок. Остановились напротив одного из них, вокруг которой суетился хозяин своей торговой точки, активно размахивая руками и что-то разъясняя парню, стоявшему рядом с ним.
– Кхарм, Бертэм, – первым начал разговор охотник.
Мужчина развернулся к нам лицом, цепким беглым оценивающим взглядом оглядел нас, и только после этого хозяин лавки ответил:
– Кхарм, айн нимарн. Хум унайм? – лукаво щуря глаза.
Мужчина, с которым я пришла, легонько подтолкнул меня ближе к этому иномирянину. Тот ожидаемо оказался на несколько голов выше меня ростом, но смотрелся несколько худощавым, относительно других иномирян, которых успела увидеть в городе и на подступах к нему.
– Сим! Рунгутэ буэнм хаяни.
У продавца оказались тонкие заостренные черты лица, а при виде меня странным блеском засверкали глаза, что предало ему зловещий вид. Меня охватило плохое предчувствие.
– Кхарм, хаяни, – попробовал заговорить со мной новый знакомый.
Решила даже не пытаться отвечать на вопрос, который, по-видимому, задали мне. Во-первых, я не знаю, о чем меня спросили, да он и не поймет то, что я отвечу. Во-вторых, я сама удивляюсь, как еще стою на ногах, впустую потратить последние крохи сил на то, чтобы открыть рот и попробовать что-то сказать – не хотелось.
– Ун бумбов, – пояснил ему что-то мой провожатый.
– Хум?!
– Бертэм, айн нимарн, ундэм дайнарн слимвей ярд, – ответил ему мой проводник.
А затем меня передали молодому иномирянину, которого я определила, как помощника. Парень проводил меня в темный, но теплый подвал. Здесь за загороженной решеткой под замком сидели люди, во всяком случае, сначала они мне ими показались. Я не видела лиц, но по очертаниям одежды поняла, что это женщины, и хотя их фигуры были крупнее обычных людских, над их головами не было видно выпирающих длинных ушей. Меня втолкнули в клетку к ним. «Что это за место? Местная тюрьма?» – попеременно всплывали вопросы в моей голове.
Когда глаза привыкли к полумраку помещения, я смогла рассмотреть своих соклеточниц. Большинство из них оказались молоды и красивы, насколько я могла судить о местной красоте иномирянок. Меня пугало, что в глазах большинства, находящихся здесь, читалась обреченность, но на меня все смотрели заинтересовано. И тогда я со всей ясностью осознала, почему оказалась с ними, ведь у всех были обрезаны удлиненные кончики ушей.
Полусидя, привалившись спиной к стене, мне удалось ненадолго задремать, очнулась от того, что к нам в клетку кинули еще одну беснующуюся иномирянку:
– Хатэги! Хатэги! Айн блюмте! Айн блюмте! – женщина отчаянно хваталась за прутья железной решетки и безрезультатно пыталась сделать с ними хоть что-нибудь.
Похоже, что кончики ее ушей отрезали только что. Она что-то кричала своим пленителям, из свежих ран шла кровь, стекая так же тонкими струйками по лицу, но все попытки были безрезультатны. Осознав это, она обессилено опустилась на колени, и все ее тело сотрясалось в рыданиях.
И хотя я ничего не понимала, но чувствовала, что ее беспокоит нечто большее, чем обрезанные уши. Казалось, что на струящуюся по ним кровь она вовсе не обращает внимания. В глазах большинства отражалось молчаливое сочувствие, но ощущалось и то, что эта ситуация для них привычна. Леденящей волной ужаса меня накрыла догадка, что эти женщины – рабыни. И я среди них.