Эльф оценил.
— А ты, Гарос, все не меняешься. Ты же мог все время поить этого уродца зельем стазиса, он бы даже не мяукнул!
— Мог… Но ты же знаешь…
— Ну да, после стольких дней под зельем стазиса многие с ума сходят… А ты добрый, как дитя, вечно всем помогаешь, — в голосе эльфа послышалась тоска.
— Да ладно… — Гаросу опять стало неловко.
— У вас было зелье и вы молчали? — принцесса по очереди посмотрела сначала на орка, потом на эльфа, а после махнула рукой, понимая безнадежность происходящего.
Гарос хотел было задержать ее, броситься следом, сказать, что она знала про зелье, он его при ней на девочке использовал и вслух об этом говорил… Он даже сам открыто ставил их перед выбором. Но ладонь эльфа легла ему на плечо, до хруста сжимая сустав.
— Стой. Это же девица, пусть проревется.
Она обиженно шмыгнула носом, понимая, что половины, если и не большей части, проблем могло бы не быть благодаря крепко спящему Самри. Но теперь уже поздно метаться. Надо выкручиваться из той ситуации, которая образовалась благодаря излишней доброте Гароса и тупости Самри. Ну мог бы и догадаться — раз пользуешься чьей-то технологией, значит, от нее ты зависишь. Гарос сделал маскировку, так что они оба зависят от Гароса. И, скорее всего, будут зависеть до самой отправки домой. Она надеялась, что они вскоре распрощаются и больше друг друга никогда не увидят. Особенно Самри. Впрочем, без большого теплого надежного орка будет как-то… скучно и одиноко.
Она пошла к воде, давая мужчинам возможность самим разбираться со своими проблемами. В конце концов эльф — знакомый орка, им наверняка нужно поговорить без чужих ушей. А ей полезно покиснуть в чистой воде и подумать. Гэвианет забрела на мелководье и уселась в прохладную воду, не снимая сарафана. Какая уже разница, мокрый он или сухой. Мокрый был даже лучше, натирать перестал.
Глядя на темные волны, равномерно набегающие на берег и слабо шуршащие, принцесса раздумывала, что скажет дома. Как объяснит произошедшее отцу? Вина, конечно, на Самри. Но не на нем одном. Виноваты те, кто додумался до взрыва корабля. Обыкновенный техник, пусть даже и с промытыми мозгами, не смог бы достать взрывчатку с завода или склада и запланировать столь сложную операцию. Там были замешаны большие чины, это неоспоримо. Она должна предупредить отца… если еще есть кого предупреждать.
Гарос же бросил взгляд на Самри. Горький, разочарованный взгляд того, кому плюнули в душу.
— Ой, только не нужно опять этого твоего благородства! — прервал его эльф.
— Я хотел помочь, был готов защищать от закона его мира. Ведь второй шанс может быть у всех, — тихо, но очень четко проговорил он. Эльф тихо рассмеялся в ответ. Гарос ни капли не изменился. Чудо, что еще не помер без присмотра.
Гэвианет накупалась и вернулась к этим двоим, задумчиво посмотрела на присмиревшего Самри. Видать, он тоже хотел поплавать, но такой роскоши ему сейчас позволить не могли.
— Знаешь, что я подумала? — она посмотрела на сородича с прищуром. — Думаю, тебя можно оставить здесь. В качестве наказания за твои проступки. Ты хотел жить здесь, вот и живи. Жри свою рыбу с бараниной, разбирайся с местными, делай, что хочешь. В истинном настоящем облике, данном тебе матерью-природой. А за последствия мы не отвечаем, — принцесса задумчиво разглядывала Самри, как некий экспонат на витрине. Она не чувствовала к нему уже ни жалости, ни сострадания, ни злости, как ни странно. Все, чего она хотела — вернуться домой и заняться своими прямыми обязанностями. Помочь в меру своих сил. А этот… что его ждет на родине? Клиника с мягкими стенами, где его будут пичкать экспериментальными препаратами, потому что надо же их на ком-то тестировать. Почему бы и не на том, кто предал свой народ и совершил преступление, кто участвовал в заговоре против королевской семьи?
Гааш не так уж гуманны, если смотреть правде в глаза. Они жалеют животных, но не жалеют своих проштрафившихся собратьев. Хотя… может быть, это и есть гуманизм? Животные не сделали ничего плохого, а этот дурак помог уничтожить полсотни гааш… Так кого здесь нужно защищать?
— Добренькая… — нехотя буркнул тот, явно ни капли не радостный.
Фэй тихо хмыкнул, глядя сначала на иномирян, а затем на своего бывшего одногруппника.
— Ну тоже неплохо. Знаешь, девочка, тебе безумно повезло, что вы оба попались в свое время этому геройствующему наивному дурню, — улыбнулся он, окидывая орка легким покровительственным взглядом. Тот лишь тяжко вздохнул. А потом мрачно посмотрел на Самри.
— Ну же скажи, наконец, чего добивался. Ведь я столько раз говорил вам, насколько опасна столица… — нашел в себе возможность заговорить он, позволив себе наконец перестать быть добрым. В присутствии этого ушастого сие было просто.
— Мне не интересны ваши проблемы, — пожал плечами Самри. — Это ей хочется вернуться домой, тебе хочется ей помогать, а ему просто смешно. А меня ничего дома не ждет. Ничего. И никто не ждет. Сначала я хотел к своим, тем, кто предложил мне все это, — он махнул хватом и как-то скептически хмыкнул. — А теперь я подумал, почему бы и не пожить в таком городе? Здесь нет камер, нет сканеров, никто не следит за тем, как ты срешь на толчке, никто не делает вид, что ты болен и не пытается помочь, когда им просто говоришь правду.
— Да, а еще здесь тебя не тронут твои подельники. Которым не нужен живой свидетель, — мрачно проговорил Гарос. — И я вообще-то и тебе собирался помочь. Будь ты хоть немного умнее, понял бы…
— Брось, зеленый, этот малец тебе не верит. И никто не поверит. Ты наивен как дитя, — проговорил эльф, созерцая иномирян своим знаменитым хитрющим прищуром. — И да, малец… Это не только их проблемы. Но и твои тоже. Например, я на вскидку могу сказать, что с радостью купил бы чашку крови иномирян, ну… за сто золотых. Или щупальца за триста… Ты осознаешь, какие у тебя проблемы?!
— Я-то осознаю. А вот вы не понимаете! — выкрикнул Самри. — Не понимаете и никогда не поймете, каково это быть ничем. Не слугой, не рабом, не каким-нибудь там огрызком. Просто никем и ничем. Быть даже не вещью, а придатком к вещи. Даже имени своего не иметь! Всю жизнь у меня был только порядковый номер. Во время обучения номер семь тысяч сто пятьдесят девятый. Во время практики номер двадцать две тысячи триста семидесятый. Всю сознательную жизнь меня учили, что мое предназначение — быть техником. Как только вычислили мои наклонности. И я был. Послушно работал, как все, до тех пор, пока не понял, что я никому не нужен. Меня никто не видит, никто не замечает. Я — пустое место! Я придаток к двигателю корабля, и даже не к основному…
Самри перевел дух, глядя на ошарашенных собеседников. А что они думали, что добренькие гааш прямо настолько добренькие? Вот уж нет.
— Все началось тогда, когда «Салентия» везла каких-то ученых на конференцию на одну из планет… Они прохаживались по кораблю, а меня главный техник послал доложиться, что внутрикорабельная связь неисправна. Будь она исправна, черта с два я вышел бы в святая святых… Я видел этих ученых, я здоровался с ними. А они… прошли мимо меня, как мимо стены или шкафа. Даже хуже, мебель бы они обошли, иначе отбили бы свои щупальца. А мне пришлось вжиматься в угол, поскольку они даже не соизволили взглянуть на меня. Они и так знали, что я отойду, и не сочли нужным даже заметить меня! И капитан всего лишь выслушал, кивнул и отправил вон. И вот тогда я захотел отличаться от всех. Чтобы меня видели. Чтобы не воспринимали как живую табуретку. Чтобы знали, что я живой, я такой, как они. И я получил имя, это даже круче, чем татуировка. Вы не поверите, но технического персонала с татуировками миллионы, а имен не имеет никто. Отличный ход, правда?! — он злобно смотрел на принцессу. — Вот она имя имеет. С первого вздоха получила. Они даже не знали, выживет ли она, а дали имя…