Началась лихорадочная подготовка к отъезду в Крым. «Струнники» захлопотали о гардеробе: всем непременно хотелось приобрести белые брюки, белые ботинки, белые рубашки «апаш» — с короткими рукавами. Все это раздобыть в Москве и было поручено директору нашего коммунского кооператива.
Отъезжающие из всех сил «вкалывали» на производстве, каждому хотелось заработать на поездку побольше карманных денег. Управляющий Кузнецов отдал бухгалтерии распоряжение не удерживать из получки «струнников» деньги, отпущенные за курортную одежду: после рассчитаются.
В дальний вояж отправились с инструментом, заняли целый вагон. И Чегодаев и я тоже оделись «по сезону». Вид у всех был не только праздничный, но и нарядный. Из Севастополя мы поехали автобусом. Миновали Байдарские ворота, взяли круто в гору, взобрались на перевал и у всех дух захватило — море! Гитарист Зудин, или в просторечии «Зуда», вытаращил глаза, заорал:
— Эх… и водищи ж!
Вот и Кореиз: море, кипарисы, позади горы. Нам отвели отдельный дом с большой открытой верандой на море. Столовались мы в главном здании санатория — бывшем дворце князя Юсупова. Здесь была великолепная библиотека, читальня. Тот же Зуда как-то с улыбкой сказал:
— Думал ли его сиятельство, что в его дворце будут отдыхать бывшие жулики?
По вечерам наши ребята несколько раз давали концерты отдыхающим и, надо сказать, пользовались огромным успехом.
Нечего говорить, что целые дни мы проводили на море: купались, загорали. Любимым местом нашим был берег в Мисхоре против скульптуры Русалки — мы всегда к ней подплывали.
Конечно, устраивали экскурсии в примечательные места Крыма. В Алупке осмотрели бывший дворец князя Воронцова, теперь превращенный в музей, посетили Ласточкино гнездо, Ботанический сад, поднимались на вершину Ай-Петри, где встретили восход солнца. Объездили санатории ОГПУ в Ялте и Симеизе, в каждом из которых дали концерт. Совершили морскую прогулку на катере, посетили музей Чехова.
После осмотра дома, когда все вышли во двор, я задержался и негромко сказал любезной хозяйке, сестре великого писателя:
— Вы можете, Мария Павловна, записать, в книгу посетителей музея, что сегодня у вас на экскурсии были бывшие воры, воспитанники Болшевской трудкоммуны… люди, подобные тем, судьбу которых Антон Павлович ездил изучать на Сахалин.
По глазам я увидел, что Мария Павловна недоверчиво отнеслась к моему сообщению. Я поблагодарил ее за внимание.
Что ж, тем больше чести для моих оркестрантов. Надо сказать, что за все месячное пребывание в Крыму никто из них не совершил ни одного нарушения. Все вели себя отлично. Моя воспитательская работа свелась тут к одному простому наблюдению за подопечными. Чегодаев, человек деликатный, вообще редко делал замечания своим музыкантам. И когда мы простились с морем и отъезжали обратно в Севастополь, провожать нас высыпали чуть ли не все жители санатория.
Путешествие домой в Москву было вполне благополучным. Расскажу только один примечательный случай. На какой-то узловой станции, кажется в Джанкое, я решил купить семье большой арбуз: крымский «гостинец». Помогать мне выбрать спелый арбуз пошли двое болшевцев. Стукали пальцами, надавливали возле уха: сторговали. Мельком я заметил, что возле нас крутился патлатый, замурзанный пацан лет двенадцати, но тут же о нем забыл.
Вернулись в свой вагон. Один из двух сопровождающих меня болшевцев, Леша Хавкин озабоченно спросил:
— Скажи-ка, Андреич, сколько минут осталось до отхода поезда?
Часики я носил в наружном кармашке брюк, возле пояса. Я вдруг заметил возле Хавкина патлатого пацана, что вертелся возле меня на арбузном базарчике, спросил:
— А он чего тут?
— Это мой «кореш», — ответил Хавкин. — Так скоро отходим?
— Сейчас, — ответил я, сунул пальцы в кармашек и обнаружил, что часов там нет. Сердце во мне так и упало: чувствую, что покраснел. И молча оглядел своих подопечных: может, из них кто шутил?
Леша Хавкин перевел с меня взгляд на патлатого пацана.
— Ну-ка, Вася, скажи ты.
Пацан вынул из кармана мои часы с ремешком и назвал точное время.
— Через две минуты отойдет.
В глазах стоявших вокруг болшевцев засветилось оживление. Хавкин пояснил:
— Когда ты, Андреич, арбуз выбирал, Вася поинтересовался временем. Ну часишек-то у него своих не было, он тогда на твои глянул. А положить обратно забыл. Рассеянный. Я сбоку стоял, все заметил и… пригласил его в вагон. Видишь, он тебе отдает бочата[2], они ему больше не нужны.
Я взял свои часы, болшевцы вокруг смеялись.