— Дело не в «спасибо», — сказал я. — Надо вам беседовать с парнем почаще… и я со своей стороны проведу воспитательную работу. Андрей-то способный, музыкантом может стать неплохим.
— Да обещал не брать в рот лишнего.
Упрашивал меня Степан Григорьевич чайку выпить, но я поблагодарил и отказался. Небось уже дома заждались.
Дня два спустя, когда я в третьему часу дня пришел обедать, жена, ставя на стол хлебницу, с улыбкой сказала:
— В магазине гастрономе кроликов нынче выкинули. Народу, конечно, все хозяйки кинулись. Ну и я. Стою в очереди, слышу разговор: «Вот уж где заботливый. Не токмо что в оркестре, а и на дом ходит. А все отчего? В хорошей семье рос. Воспитанный с детских годов». Мне сперва и невдомек было, о ком это судачат. Слушала вполуха, а после и навострилась. Да это ж про тебя, Илюша. «Музыкант хороший, дирижер, консерваторию в Москве кончил, воевал» и фамилию твою назвали.
— Из семьи хорошей? — повторил я вслед за женой. — С малых лет воспитанный? Угадали.
— И я ж подумала, — засмеялась Анна Егоровна вслед за мною. Она-то хорошо знала мою биографию, какая у меня была хорошая семья и как меня в детстве воспитывали.
В оркестровый класс на занятия Андрей Громиков стал ходить аккуратно, играл на гобое, инструмент содержал в порядке: смазывал маслом клапаны, насухо вытирал байкой. Со мною был услужлив, словно и хотел подчеркнуть свою благодарность и стеснялся открыто высказать свое чувство. Я просил тогда Степана Григорьевича ничего не говорить сыну о моем участии в его «деле», но боюсь, что старик не сдержал слова. Я обращался с Андреем по-старому: хвалил за успехи; если он вдруг не выполнял домашних заданий, пропускал занятия, — не давал поблажки, сурово отчитывал. Еще раз ходил на квартиру к Громиковым, беседовал, советовались, чем и как лучше воздействовать на их сына, крепче держать в «шорах».
— Много с вами нянчатся, — как-то на занятиях сказал я своим ученикам. — В мое время учили строже. Мой первый учитель, коли мы фальшивили, не ту ноту брали, вертелись на уроке — по рукам бил. Палочкой… которой такты отсчитывал. А был интеллигент, профессор.
Прошло полторы недели. После очередного занятия, собирая ноты, журналы, я заметил, что Андрей задержался в классе. Последние дни он все вертелся возле меня, я чувствовал, что его что-то мучает.
Я запер в шкафчик журналы, ноты и словно только тут заметил парня.
— И ты здесь? Я на обед.
Мы вышли вместе, и, когда подымались из полуподвала по лестнице, он, покраснев до волос на веснушчатом лбу, спросил меня напрямик:
— Это вы, Илья Григорьевич, выручили меня из милиции?
— Тебе в отделении сказали?
— Да. Потом и дома подтвердила мать.
— Я тебя не выручал. Показал лейтенанту журнал… ну и все.
— Я давно хотел вас поблагодарить.
— За что? Благодари себя, что не совершил проступок, который бы тебе дорого обошелся. Родителей благодари… воспитали. Ну, а уж если на чистоту — правильно, что тебя милиция тряхнула. Пусть эта острастка послужит тебе предупреждением на всю жизнь.
Андрей покраснел еще больше, самолюбиво сжал тонкие губы. Я знал эту его черту: сразу встает на дыбки, как норовистый конек. Но сейчас Андрей считал себя обязанным мне и не закусил удила, не стал возражать, хорохориться.
— Ты сейчас свободен? — сказал я. — На завод еще не скоро? Давай уж поговорим, коли начали.
Работал Андрей слесарем, как и отец, отчего всегда и деньжонки водились. Семья вообще была обеспеченная. Он молча пошел рядом.
— Так вот, если говорить начистоту, тебе, Андрей, надо задуматься над своим поведением, пересмотреть кое-что. Знаешь, о чем я?
Он молча кивнул.
— Мне вот уже за шестьдесят перевалило, — продолжал я. — Многое повидал и… не пойму сегодняшнюю молодежь. Большинство, конечно, ребята здоровые, учатся, работают. Но часть, и уж не такая малая… только руками разводишь. Чего хотят? Чем интересуются? Мы не так жили. Знали цену куску хлеба, цену крыши над головой, цену месту у слесарных тисков…
Я заметил в глазах Андрея легкую усмешку, скуку. Упорно продолжал:
— Считаешь: «Ну вот, запел старик-дирижер»? Наверно, не раз отец с тобой так разговаривал? Уж наберись терпения, послушай. Вот ты, сын рабочего, сам молодой слесарь, бесплатно обучаешься в оркестровом классе. Коли захочешь, поступишь в институт, консерваторию двери таким широко открыты. Вот я, бывший воспитанник Рукавишниковского приюта, обитатель асфальтового котла, милицейских камер, и то получил образование…