Борис, конечно, согласился, а сам подумал: «Вот это экзамен! Построже, чем у Василевского!»
Ему даже понравилась такая проверка. Понравилось и отношение Демирского к работе. Это было совсем не так, как работал Дмитриев: тот думал лишь о том, чтобы как-нибудь выполнить задание, да при этом не забыть и своих интересов. Этот же старался не только работать, как положено, но и делать всё как можно лучше и качественнее. Возможно, что пример этого человека впоследствии сказался на отношении к работе и самого Бориса.
Борис начал свой обход и вскоре убедился, что это далеко не такая простая штука, как он предполагал вначале. Нужно было по склону сопки, тянущейся длинным неровным хребтом, пробраться к верху, осматривая каждое дерево и делая выборочно соответствующие пометки. Затем следовало спускаться вниз, повторяя ту же работу на соседнем участке. И так всё время: вверх-вниз, вверх-вниз, а длина склона, по которому нужно было подниматься и спускаться, составляла примерно полтора-два километра, и при этом разница в высоте была не менее пятисот метров.
Сделав, вероятно, 10–12 таких путешествий, Борис заметил, что начало темнеть, короткий ноябрьский день кончился. Он присел на высокую мшистую кочку, снял кепку и вытер рукой мокрый лоб. Он чувствовал, что и по спине у него струится пот. В первый раз за всё это время парень закурил. Через 10–15 минут к нему подошёл Демирский, по нему не было видно, что он устал. Он окликнул своего помощника, и они спустились на дорогу. Демирский тоже закурил и несколько минут шёл молча.
«Наверно, напортачил я, – подумал Борис, – рассердил Демирского. Ещё отправит обратно в контору, вот стыда-то будет!»
Но старший десятник замедлил шаг, и когда Борис, шедший до этого немного сзади, поравнялся с ним, тот положил на его плечо свою тяжёлую руку, улыбнулся и сказал:
– А ты, парень, молодец! Я за тобою смотрел, работать можешь. Я нарочно роздыху не давал, думал, сам запросишь – ничего, сдюжил! И в деревьях неплохо разбираешься, а всё-таки пару «табачков» пропустил, я завтра тебе их покажу. Я нарочно их пометил, чтобы ты на них посмотрел, и тогда, когда их срубят. Убытку от этого много не будет, а ты, рассмотрев их как следует, на всю жизнь этот дефект дерева запомнишь. А так, всё правильно, могу смело тебе это дело доверять.
Борис был очень горд полученной похвалой, но в то же время и досадовал на себя за то, что пропустил такой существенный дефект дерева, как табачный сук. Порок этот заключался в том, что сердцевина внешне совершенно здорового дерева загнивала и превращалась в тёмно-коричневую труху, внешне напоминавшую нюхательный табак – отсюда и название. Такое дерево и бревно, из него выпиленное, считалось серьёзным браком и, конечно, на экспорт не допускалось. При наружном осмотре эту болезнь определить было нелегко. Сломанный сук, через который проникала инфекция, вызывающая порчу середины дерева, мог находиться высоко, и разглядеть его бывало очень трудно. Определялся этот дефект простукиванием ствола: вследствие того, что середина древесины была мягкая, стук имел другой оттенок, чем у здорового дерева. Определить разницу звука удавалось не всегда, и многие опытные лесорубы и лесники допускали ошибки. Ну а такой, в сущности, ещё неопытный, каким был Алёшкин, мог допустить их и гораздо больше, хотя, надо сказать, во время занятий на курсах он не раз при таком простукивании выходил с честью.
Когда Демирский и Борис вернулись к своему домику, они ещё издали услышали радостный лай Мурзика, приветствовавшего их приближение. Наскоро перекусив остававшейся похлёбкой и выпив по кружке чая, оба десятника завалились на свои топчаны и почти мгновенно заснули.
Дни полетели один за другим, загруженные до предела физической работой, связанной с беспрерывным пребыванием на воздухе в кедровом лесу. Это благотворно сказалось на здоровье Бориса, он окреп физически. Мускулы ног укрепились, и те расстояния, которые он едва одолел в первый день своей работы, теперь проходил без труда.