Во всех вагонах ещё долго не могли заснуть, на разные лады обсуждая происшедшее. Но, наконец, все угомонились и улеглись спать. Борис и Тая во время бомбёжки прятались рядом, по команде они забрались вместе в вагон санитарного взвода, и когда Борис на первой же остановке хотел перейти в вагон, где ехал операционно-перевязочный взвод, Тая упросила его остаться с ней. Он только сбегал в свой взвод и предупредил, что не отстал от поезда, не пострадал, а едет в вагоне санвзвода. Покладистый Симоняк согласился его отпустить.
Вернувшись в вагон к Тае, Борис улёгся рядом с ней на нарах около окна, и они укрылись его шинелью. Усталость брала своё, и через несколько минут после отправления и Борис, и Тая спали крепким сном. Разбудил их крик старшины Краснопеева, открывшего дверь вагона:
— Подъём! Завтрак!
С этими словами он сунул прямо на пол вагона на разостланную кем-то газету несколько буханок хлеба и поставил рядом с ними ведро, наполненное горячей пшённой кашей, с плавающим в ней большим куском сливочного масла. Все зашевелились, стали подниматься, выскакивать из вагона. Кто-то бежал в ближайшие кусты, росшие неподалеку от путей, на которых стоял поезд, кто-то направился к водопроводной колонке, чтобы поплескаться в воде, лившейся из неё довольно сильной струёй.
Поезд находился на какой-то маленькой станции и уже готовился вновь отправиться в путь, поэтому ко всем выскочившим из вагонов подбегали старшины, командиры взводов и рот и торопили заканчивать свои неотложные дела и возвращаться в вагоны.
Борис с Таей тоже спешили. Скворец подбежала к группе врачей-женщин, возглавляемой Розалией Самойловной Крумм, которая заявила, что она не намерена бегать по кустикам и умываться под железнодорожной паровозной колонкой, а пойдёт для этого на станцию. Так, под её предводительством вся женская группа врачей и несколько пожилых медсестёр отправились к видневшемуся шагах в пятистах зданию станции.
Борис тем временем успел побывать и в кустах, и умыться под краном, и невольно вспомнить свою поездку из Кинешмы на Дальний Восток, когда ему приходилось пользоваться такими же железнодорожными «удобствами», улыбнулся и подумал: «Всё в жизни повторяется». Затем он нашёл Сангородского и получил у него разрешение продолжать поездку в вагоне санвзвода. Правда, политрук Клименко возражал против такого нарушения порядка, но после короткого разговора с Сангородским согласился.
Обыкновенные товарные вагоны-теплушки к большой скорости, с которой двигался эшелон, были явно не приспособлены. Всех лежавших на нарах кидало и сильно подбрасывало в стороны. Если на молодёжь эта тряска особого впечатления не производила, и они спали спокойным сном, то пожилые врачи и некоторых медсёстры в течение всей ночи не сомкнули глаз. Остановка эшелона давала относительный покой, и поэтому все эти «старички», как их в шутку называли более молодые коллеги, сейчас наслаждались отдыхом.
После утреннего туалета по настоянию политрука Клименко медсанбат был построен перед своими вагонами, и он, якобы по поручению командира батальона, а как впоследствии выяснилось, по своей инициативе, произвёл проверку личного состава. В результате выяснилось, что не хватает нескольких санитаров и комиссара Барабешкина. Чтобы как-то оправдать отсутствие последнего, Клименко заявил, что комиссар, очевидно, остался, чтобы разыскать отставших санитаров. При этом заявлении Сангородский не мог удержать лёгкого смешка, замеченного многими врачами.
После Клименко выступил внезапно появившийся командир санбата Краснопеев. Он важным голосом и строгим тоном заявил, что всех отставших с этого момента он будет считать дезертирами и предавать суду военного трибунала. Затем он приказал медсанбатовцем разойтись строго по тем вагонам, в которых размещены их подразделения, а старшинам на каждой остановке делать поимённую перекличку и докладывать о её результатах ему.
После завтрака все должны были занять места в своих вагонах: ожидалось, что эшелон тронется в самое ближайшее время, но на самом деле он простоял здесь ещё часа два.
Заметив скопление поездов на этой маленькой станции, местные жители, главным образом, женщины, бросились к вагонам, чтобы продать, а то и просто отдать кое-что из продуктов, бойцам, едущим на фронт, ведь в середине лета в садах и огородах поспевало много разных овощей и фруктов. Купив большую корзину клубники и ведро огурцов, Перов и Алёшкин принялись угощать этими припасами всех знакомых и незнакомых. Около вагонов открылся настоящий базар, и как-то никто не обратил внимания, что подошёл последний эшелон дивизии, а с ним приехали отставшие санитары и комиссар батальона Барабешкин. О его прибытии узнали очень скоро: не успел он выскочить из вагона, как уже стал слышен его резкий требовательный голос: