Затем он догнал уже вышедшего Кучинского, последний при этом заметил:
— Да, нелегко старику. Неделю тому назад он получил известие о смерти жены, да и за сына беспокоится, он подводник, механик, кажется, а у них служба нелёгкая…
Через час они уже находились в землянке начсанарма и, представив ему свой письменный рапорт о сдаче и приёмке, доложив устно о положении дел в госпитале № 27, наконец-таки, официально закончили эту процедуру.
Отпустив Кучинского, который, получив резолюцию начсанарма на рапорте, помчался в отдел кадров армии, чтобы быстрее оформить своё назначение, Скляров обратился к Борису:
— Ну, товарищ Алёшкин, ваше сокровенное желание исполнилось: теперь вы и начальник, и ведущий хирург большого хирургического госпиталя! Постарайтесь сделать так, чтобы ваша работа не вызывала неудовольствия ни с моей стороны, ни со стороны Военного совета армии и сануправления фронта, а главное — со стороны тех тысяч раненых, которых вам предстоит лечить. Вы всегда можете рассчитывать на мою поддержку и помощь, а также и помощь армейского хирурга Брюлина.
Борис решился:
— Товарищ начсанарм, у меня есть личная просьба, разрешите?
— Пожалуйста.
— Вы спрашивали меня, не хочу ли я взять с собой кого-нибудь из медсанбата. Так вот, после кое-каких размышлений я хотел бы взять с собой моего связного, с которым служу уже полтора года. На это я получил согласие командования дивизии. И операционную сестру, с которой я работаю с начала войны.
Николай Васильевич Скляров улыбнулся:
— Я ждал этой просьбы, ведь вас с ней связывают не только чисто служебные отношения, я об этом слышал. Ну что же, не возражаю.
— Шурочка, — позвал он свою секретаршу, находившуюся в другой половине землянки. — Заготовь предписание о переводе из медсанбата № 24 в полевой госпиталь № 27 операционной сестры, младшего лейтенанта медслужбы… Как её фамилия?
— Шуйская, — воскликнула Шурочка, — я её знаю. Я ведь в этом медсанбате тоже когда-то работала…
Борису оставалось только смущённо кивнуть головой.
Часов около пяти вечера, после обеда в Военторговской столовой Алёшкин ехал в своей легковой машине типа ГАЗ-АА, или, как все её любовно называли, «козлике», уверенно ведомой Лагунцовым, в госпиталь. По дороге он дал шофёру следующее распоряжение:
— Товарищ Лагунцов, возьмёте санитарную машину и сегодня же вместе с Бубновым поедете в медсанбат, там переночуете, а завтра утром вернётесь в госпиталь. Туда отвезёте несколько мешков картошки и других овощей, я Захарову скажу, чтобы погрузили, а оттуда возьмёте мои вещи, моего ординарца и собаку. Отдадите вот этот пакет командиру медсанбата, и если медсестра, которая распоряжением начсанарма переводится в наш госпиталь, успеет собраться, то захватите и её.
Лагунцов молча взял пакет и, высадив начальника у крыльца, отправился выполнять поручение.
Войдя в дом, Борис заметил, что кто-то уже успел позаботиться, чтобы его жилище было приведено в относительный порядок: пол был чисто выметен, горели лампочки (темнело рано). На широкой кровати лежал набитый сеном тюфяк, покрытый простынями и одеялом. В головах лежала настоящая перьевая подушка. Стол был закрыт клеёнкой, и на одной его стороне лежал столовый прибор.
Почти вслед за Борисом в дом вошла белокурая молодая женщина с голубыми глазами и приветливой улыбкой на полных губах. На ней была форма и погоны старшины. Она остановилась у дверей и произнесла:
— Товарищ майор, старшая палатная медсестра Мертенцева. Я тут вам постель приготовила и поручила девушкам немного прибраться. Затем устроитесь, как вам будет удобно. Нам Лагунцов сказал, что он вашу операционную сестру привезёт…
Борис рассердился: «Значит, Лагунцов уже успел всем раззвонить, что новый начальник госпиталя с собой из медсанбата операционную сестру везёт! Да, положение, что же делать? Сразу сказать вот этой женщине о своих отношениях с Шуйской глупо, но тогда, как объяснить её перевод вместе со мной? Сказать ей, что Шуйская — моя походная жена, тоже нельзя. Чёрт его знает, в какую историю я влип!»
Он промолчал.
— Вам принести покушать? — спросила Мертенцева.
— Да, я поужинаю. Да не трудитесь сами, поручите кому-нибудь из санитаров принести. Завтра мой связной приедет, тогда он уж обо всём хлопотать будет.
— Ну, то будет завтра, а сегодня, на правах хозяйки, сама поухаживаю, — засмеялась, уходя, блондинка.
Минут через двадцать она вернулась в сопровождении санитарки-дружинницы с сумками, из которых вкусно пахло, и эмалированным чайником, из носика которого шёл пар.