В середине августа части Красной армии, пытаясь сдержать натиск врага, начали строить оборонительные сооружения — рыть окопы и возводить блиндажи на берегах Терека и Лезгинки, как раз там, где находились огороды служащих завода, в том числе и огород Алёшкиной. Естественно, что весь урожай погиб. Её семья на предстоящую осень и зиму осталась без картофеля, кукурузы и других овощей.
В это же время в станице начало твориться нечто невообразимое. Колхозное имущество и скот эвакуировали куда-то за Орджоникидзе. Большинство служащих местных советских учреждений тоже эвакуировалось, им это сделать было легко: почти все имели родственников в ближайших аулах, станицах или городах, до которых немцы так и не дошли.
В наиболее бедственном положении оказались немногие семьи иногородних и эвакуированных, в их числе оказалась и семья Алёшкиных. Им податься было некуда, а уходить из дома, где хоть какая-то крыша имелась над головой, и хоть какие-то скудные запасы продовольствия удалось сохранить, Катя просто боялась. А потом, самое главное: она верила в то, что наша Красная армия в конце концов сумеет остановить зарвавшихся фашистов. И даже когда гитлеровцы захватили Майское и Муртазово, она не могла допустить мысли, что они займут Александровку. Однако части, готовившие оборону, долго здесь находиться не могли, однажды ночью незаметно ушли и обосновались где-то восточнее, ближе к видневшимся горам Кавказского хребта, на реке Аргудан.
Кстати сказать, именно на этом участке фронта и были остановлены гитлеровские вояки. Несколько дней длились бои за Александровку, причём они велись не в самой станице, а рядом. Немцы обосновались где-то между Котляревской и Александровкой и вели артиллерийский и миномётный огонь по частям Красной армии, расположенным за Александровкой. Те, в свою очередь, энергично отвечали и артиллерией, и даже залпами «Катюш». Таким образом, над станицей с воем и свистом в течение недели проносились снаряды и мины в обе стороны. Некоторая часть их падала, разрываясь на улицах, в садах, огородах и домах.
За несколько дней до отхода одно из подразделений Красной армии, видимо, получив определённое указание, подожгла здание Крахмального завода. Артиллерийский огонь и бомбёжка с воздуха, хотя и не направлялись непосредственно на Александровку, а имели целью железнодорожную станцию Муртазово и место расположения фашистов или войск Красной армии, иногда по ошибке производились и по станице. Чтобы как-то уберечься от этого, жители были вынуждены каждый в своём дворе отрыть глубокие окопы, щели-бомбоубежища, то же самое сделала и Алёшкина. Так как опасность часто подстерегала ночью, то обычно с вечера Катя вместе с дочерями забиралась в свой окоп, который она предусмотрительно закрыла сверху досками и засыпала землёй, укрепила стены и дно. На дощатом полу уложила перины, получилась постель.
Сама она, Эла и младшая Майя, хотя и опасались бомбёжек и обстрела, но часто из любопытства стояли во дворе и смотрели на воздушные бои. Если с одной стороны летели бомбардировщики, с которых срывались и чёрными каплями падали бомбы, то с другой стороны вылетали истребители, начинавшие обстрел немецких самолётов, а с началом боя появлялись истребители и с противоположной стороны. Начавшаяся в воздухе «карусель» сопровождалась треском пулемётных очередей и рёвом моторов. Она походила бы на какую-то занятную игру, если бы иногда самолёт со шлейфом чёрного дыма не вырывался из этой «карусели», с воем приближаясь к земле, куда-то за Терек или Лезгинку, и, падая на землю, не взрывался с оглушительным грохотом, и если бы во время этого боя оторвавшиеся от бомбардировщиков бомбы не падали на улицы и строения станицы и не разрушали их.
Средняя дочка, семилетняя Нина, более впечатлительная и нервная, чем сёстры, при появлении самолётов или при звуке проносившихся над станицей снарядов, сильно пугалась и даже днём не осмеливалась покидать спасительного убежища. Впрочем, так поступали и многие взрослые.
Сама Катя за свою «храбрость» однажды была серьёзно наказана. Как-то под вечер она, не обращая внимания на кружившийся над станицей самолёт, закрывая ставни окон своего дома, услышала характерный свист падающей бомбы. Она уже стояла на крыльце, поглядывая на летавшие самолёты. Понимая, что до своего окопа она добежать не успеет, Катя бросилась в дом, и почти в тот же момент, где-то совсем близко раздался оглушительный взрыв и сразу же за ним громкий стук в ставни, как будто шёл сильный град, и градины стучали по ставням. Почти вслед за этим раздался звук разбитого стекла, и Катя почувствовала острую боль в щеке, как будто от укуса пчелы. Она легла на пол и, проведя рукой по щеке, ощутила струйку крови и заметила, что из кожи торчит какой-то острый, ещё горячий предмет. Она ухватилась пальцами за выступавший край этого предмета и, даже не соображая, что делает, рванула и вытащила его. Это оказался металлический осколок бомбы размером около сантиметра, зазубренный и с одного края очень острый. Из щеки продолжала течь кровь. Найдя какую-то чистую тряпку, смочив её йодом из стоявшего на кухне пузырька, она прижала её к ранке.