Дом этот, срубленный из толстенных еловых брёвен, покрытый настоящей тесовой крышей, с двумя довольно большими окнами и хорошо пригнанной массивной дверью, походил и на крестьянский дом, и в то же время на дальневосточное таёжное зимовье.
Мысленно Борис усмехнулся: «Ну, с таким домом далеко не уедешь, — подумал он. — Если госпиталю нужно будет передислоцироваться, то с этим богатством так же, как и с остальными сооружениями, наверно, такими же стационарными, придётся расстаться».
Войдя в дом через открытую сопровождавшим его Добиным дверь, Алёшкин увидел, что там всё перевёрнуто вверх дном: множество самых разнообразных хозяйственных вещей разбросаны по полу, лавкам и табуреткам. В центре стояла, беспомощно опустив руки, ещё довольно молодая, высокая черноволосая полная женщина и одетый в белый халат пожилой подполковник медслужбы, с седеющими висками, большим горбатым носом и чёрными навыкате глазами. Борис видел его несколько раз на совещаниях у начсанарма, поэтому сразу узнал, это был подполковник медслужбы Кучинский, начальник полевого госпиталя № 27, а женщина — очевидно, его жена. Увидев вошедших, она смутилась и быстро ушла в другую комнату, а Кучинский, узнав Алёшкина, как-то нелепо развёл руками и сказал:
— Вот, Борис Яковлевич, хорошо, что с вами нет жены! Целых два часа бьюсь с ней, чтобы отправить её к новому месту службы, а она никак не может решить, что из барахла с собой везти, а что здесь оставить! Знаете что, давайте пройдём в канцелярию к Добину, там обо всём договоримся, быстренько всё оформим, а тем временем я прикажу машину сюда подать, пришлю девушек-дружинниц. Они погрузят всё это и отправят в наше новое жилище. Оно хоть и не такое прочное и большое, как это, но тоже вполне удобное, будем там устраиваться. Вечером я туда и сам переберусь. Николай Васильевич приказал уже послезавтра начать принимать раненых. Пошли!
Борис молча выслушал эту тираду, также молча прошёл за Кучинским и Добиным по направлению к другому, почти такому же дому, стоявшему шагах в пятидесяти глубже в лес. По дороге он размышлял: «Вот это да! Что же он думает, вот так, за несколько часов полностью своё хозяйство мне сдать? Он меня за дурачка принимает? Ведь всё, что здесь у него имеется, проверить, осмотреть надо, а это за день не сделаешь! Нет, дорогой товарищ Кучинский, так дело не пойдёт, никакого документа я не подпишу, пока всё сам не проверю. Как-никак, а ведь я более десяти лет на хозяйственной работе проработал. Так спихнуть своё хозяйство вам не удастся!»
Дом, к которому они подошли, состоял из одной большой комнаты, заставленной шестью настоящими канцелярскими столами. За одним из них сидел Добин, только что сменившийся с дежурства, за тремя — сравнительно молодые и здоровые сержанты — очевидно, писари различных частей. В углу, у большого сейфа, сидел молодой лейтенант — судя по лежавшим на его столе счетам и нескольким пачкам денег, кассир или начфин. И, наконец, за последним, самым большим столом, стоявшим в противоположном углу, расположились сразу двое — пожилой и полный майор и худой, бледный, ещё сравнительно молодой капитан.
При появлении Кучинского и Алёшкина все находившиеся в комнате встали. Вошедшие поздоровались. Обернувшись к Борису, Кучинский сказал:
— Майора Гольдштейна я беру с собой, в госпиталь назначен новый замначальника по хозчасти, капитан Захаров. Они уже работают около недели, и проверка всего имущества должна закончиться сегодня к вечеру. За материальную часть госпиталя в основном отвечает замначальника по хозчасти, поэтому, как только их акт будет готов, нам останется скрепить его своими подписями, и всё. Ну а начфин, лейтенант Васильев, остаётся на месте и свой финансовый отчёт уже подготовил. Сегодня он оформит выдачу зарплаты, и завтра мы сможем проверить наличие средств. По канцелярии у товарища Добина принимать и сдавать нечего, список личного состава готов. Завтра построим весь народ, я вас представлю и попрощаюсь. Матрёна Николаевна, начальник аптеки, отчёт и ведомость о наличии медикаментов и материалов составила. Она при нас распишется и с этого момента будет ответственная за то, что там числится. То же самое и у старших сестёр всех отделений и операционного блока. А медимущество группы усиления АРМУ, которая нам придана, нас не касается, за него отвечает майор Чистович. Замполит, капитан Павловский, остаётся на месте и за своё имущество отвечает тоже сам, я к нему не касаюсь.
Алёшкин невольно проникся чувством уважения и даже некоторой зависти, увидев, как Кучинский всё толково и своевременно подготовил к передаче. Когда всем было разрешено сесть, он подошёл к Захарову, поздоровался с ним за руку и спросил: