Между тем на станции Тлущ, по приказанию Алёшкина, две палатки были уже поставлены, полы устланы брезентами. В одной суетились все операционные сёстры, развёртывая соответствующее медицинское оборудование, рядом под руководством Мертенцевой расставлялись носилки и готовились к приёму раненых. Во вторую палатку медперсонал перенёс личное имущество. Установили железные печки, предусмотрительно вытащенные из теплушек при выгрузке, в них уже горели где-то раздобытые санитарами дрова. Под небольшим брезентовым навесом устроили кухню. Ликвидировали все шалаши из плащ-палаток и аккуратно сложили остальное имущество госпиталя.
В таком виде можно было простоять на этой крошечной станции довольно длительное время и, в случае необходимости, начать свою медицинскую работу. Конечно, по сравнению с предыдущими размещениями, когда госпиталь прятался в лесах, тщательно маскируясь от противника и от наземной разведки, настоящее положение казалось никуда не годным. Но, видимо, обстановка изменилась. Во-первых, в воздухе не было слышно ни одного вражеского самолёта. Правда, этому не благоприятствовала и погода: небо было затянуто свинцово-серыми тучами, из которых временами шёл дождик, иногда со снегом. Во-вторых, отступавшие немцы, видимо, находились в большой панике, и если в тылу наших войск и оказывалась вражеская вооружённая группа, то, встретив какую-нибудь нашу тыловую часть, торопливо сдавалась в плен, лишь в отдельных случаях нападая на одиночные подводы или машины, да и то в поисках продовольствия. Учитывая эту вероятность, Добин, по распоряжению Алёшкина, всё-таки организовал из санитаров и шофёров круглосуточную охрану территории, занимаемой имуществом госпиталя.
Так прошло два дня, и Борис уже начинал подумывать о поездке на одной из машин по направлению к Варшаве — самому или поручив Захарову, чтобы разыскать там управление 2-го Белорусского фронта, в распоряжение которого следовал госпиталь, и получить какие-либо указания. Сразу же по прибытии в Тлущ Алёшкин через военного коменданта станции послал в штаб фронта телеграмму и удивлялся, почему до сих пор не было ответа.
На третий день, утром, когда Захаров в сопровождении двух вооружённых санитаров стал готовиться к не совсем обычной разведке, группа грузовых машин (как оказалось, авторота из штаба фронта) подошла к станции. Её командир — младший лейтенант привёз на имя Бориса Алёшкина приказ НСК фронта генерал-майора медслужбы Жукова о срочной передислокации госпиталя в город Бромберг (Быдгощ) для получения дальнейших распоряжений. В приказе говорилось, что для перевозки имущества и личного состава госпиталю следует использовать собственный транспорт и присланную автороту, рекомендовалось всё лишнее оставить на станции Тлущ, сдав по акту коменданту станции. Между прочим, под этим «лишним» подразумевались стенды, деревянные конструкции, разборные дома, самодельная утварь и т. п.
Получив приказ, Борис собрал ближайших помощников — Захарова, Павловского и Минаеву — и приказал сразу же после завтрака приступить к погрузке. По предварительным расчётам, её можно было закончить в течение полутора-двух часов. Следует помнить, что большая часть имущества, находившаяся на машинах госпиталя во время переезда по железной дороге, не разгружалась, поэтому погрузка и не отняла много времени.
22 марта 1945 года в 12 часов дня колонна, состоящая из пятнадцати автомашин, уже следовала по дороге в Бромберг (здесь и в дальнейшем мы будем употреблять те названия городов в Польше, какими пользовались в то время). У прибывшего лейтенанта имелась карта, правда, немецкая, но и по ней можно было легко проследить, что госпиталю предстояло проделать путь в 200–240 километров. И хотя большая часть пути проходила по так называемым государственным дорогам Германии (как известно, фашисты считали Польшу своей провинцией), а они были хорошо асфальтированы и почти не разрушены, всё-таки иногда обледенение асфальта, а местами ещё не засыпанные воронки от бомб, заставляли колонну передвигаться сравнительно медленно.
Госпиталь около девяти часов вечера прибыл в Бромберг. Это был большой город. Хотя он имел довольно значительные разрушения, но совсем не походил на впечатляющие развалины, которые встречались ранее в Новгороде, Пскове, а сейчас и в Варшаве, где, по существу, не уцелело ни одного дома.
Младший лейтенант подвёл колонну к какому-то довольно мрачному зданию с готическими окнами, окружённому высокой железной вычурной оградой. Подойдя к Борису, лейтенант, следовавший в голове колонны на одной из своих машин, сказал: