– А что же особенного! И возьмём! – сказал Кирилл. – Вот вам карандаш, садитесь.
Он развернул карту Волги, и тотчас с удивительной живостью увидел, как Аночка клонилась над этой картой, следя за его пальцем, и как он старался привлечь её внимание к действиям на юге, чтобы она не подняла голову на север. Теперь он подогнул южную половину вниз.
Но начали не с карты. Дибич рассказал, чем была в действительности рота, аттестованная, как «может, и не плохая». Красноармейцы не закончили даже ускоренной подготовки, старых солдат среди добровольцев числилось меньше половины, люди нуждались в одежде, сапогах, винтовок не хватало. Стали составлять списки потребного оружия, снаряжения, обмундирования, провианта. Когда подсчитали, сколько времени нужно на сборы, и выяснилось, что не меньше трех суток, Кирилл сказал:
– Плохо у нас получается. Мы должны это дело сократить вдвое.
– То есть как?
– А так, чтобы послезавтра на рассвете выступить.
– Я готов хоть сейчас выступить, да с чем? Палок в лесу нарезать – и то время надо. А тут придётся каждую щель по цейхгаузам облазить.
– Придётся проворнее лазить.
– И так мы с вами чуть не на минуты все рассчитали.
– Пересчитаем на секунды.
– Легко сказать. Я не первую роту сколачиваю.
– Наша рота особого назначения.
– Тем основательнее её надо снабдить.
Кирилл посмотрел на Дибича тяжёлым взглядом из-под осевших на переносье бровей.
– Вот что, Василий Данилович. Условимся, что бой уже начался. А в бою ведь у нас разногласий не будет, правда?
– Тут не разногласия, а простая арифметика.
– Значит, простая непригодна. Пересчитаем по арифметике особого назначения. Я беру на себя самое трудное. Что, по-вашему, труднее всего получить?
– Два пулемёта нужно? Связь нужна? А попробуйте раздобыть провод.
– Хорошо. Попробую. Связь будет за мной. Срежу, на худой конец, вот этот аппарат, – сказал Кирилл, вдруг зачем-то стукнув ладонью по телефону.
– Один аппарат – ещё не связь, – возразил Дибич.
– Найдём сколько надо. Дальше что?
Они перебрали и перечеркали свои списки, разделили между собой намеченную работу и взялись за карту.
Роте предстояло идти по большаку на Вольск и оттуда на Хвалынск. Это составляло двести двадцать вёрст. Дибич клал на весь марш пятеро суток, с привалами и ночлегами. На хорошем пароходе передвижение отняло бы день. Но все суда были брошены на южную операцию и пароход мог подвернуться только случайно. Поэтому Извеков предложил следовать на Вольск поездом (что больше чем удваивало путь до этого города, но сокращало время), а остаток дороги до Хвалынска – маршем. Такой комбинированный переход занял бы трое суток.
– Если не подведёт чугунка, – сказал Дибич. – Пары-то разводят дровишками.
– Нарубим, – сказал Извеков.
– И если Миронов не двинет от Пензы на юг и не перережет железную дорогу где-нибудь под Петровском.
– А для чего нас посылают? Будем драться там, где встретим противника.
– Нас посылают в Хвалынск. В Петровск пошлют других. Мы обязаны выполнить свою часть задачи.
– Задача в том, чтобы переломать врагу ноги, а на какой станции мы их переломаем – не существенно.
– Напрасно так думать. Большая разница – кто кому навяжет бой, кто выберет время и место боя. Мы имеем дело с конницей. И она уже выступила. А мы будем готовы к маршу только на третьи сутки. Нас легко предупредить.
– Не на третьи, – поправил Кирилл, – а через полтора суток. И у нас больше шансов не быть предупреждёнными, а предупредить самим, если мы перебросим роту по железной дороге.
– У меня нет возражений. Все равно неизвестно, что будет через трое или двое суток, – проговорил Дибич очень тихо и замолчал.
Неожиданно он побледнел и сказал с волнением:
– Вы начали о разногласиях. Давайте договоримся сразу. Вы мне доверяете или нет? Если нет, то не теряйте времени – вам нужен другой командир.
– Я вам доверяю, – спокойно ответил Кирилл.
– Вполне?
– Вполне.
– Благодарю. Тогда ещё вопрос. Кто из нас будет командовать?
– Вы.
– Я хочу знать – не кто будет поднимать цепь в атаку, а кто будет определять тактику боя, я или вы?
– Мы вместе.
– Это значит, что я обязан присоединяться к тому, как вы решите, да?
– Нет. Это значит, что мы оба будем вникать в убеждения друг друга и находить согласие. Притом я потребую к себе такого же полного доверия, какого вы требуете к себе.
– А в случае расхождений?
Дибич глядел на Кирилла разожжёнными нетерпением глазами, все ещё бледный, и Кирилл вспомнил, каким увидел его в этом кабинете первый раз – больного, измотанного судьбой и противящегося ей изо всех своих остаточных сил.
– Вы в Красной Армии, – ответил он, – устав её не тайна. Но вряд ли между нами возможны расхождения. Во-первых, я не сомневаюсь в превосходстве ваших военных познаний и буду полагаться на них. А во-вторых, у вас ведь одинаковые со мной цели.
Кирилл подвинулся к нему и тепло досказал:
– Вы меня простите, я никогда не заставлю страдать ваше самолюбие.
Дибич, вспыхнув, махнул рукой.
– Я заговорил не потому… Просто чтобы раз навсегда… И чтобы к этому не возвращаться. Чтобы вы знали, что я ставлю на карту жизнь.
– На карту? – воскликнул Кирилл. – Зачем? Мы не игроки. Ваша жизнь нужна для славных дел.
– Я понимаю, понимаю! – отозвался Дибич с таким же порывом. – Я хотел, чтобы вы знали, что я во всем буду действовать только по убеждению, и никогда из самолюбия или ещё почему… Так что если я с вами разойдусь в чём, то…
– Но зачем, зачем же расходиться? – сказал Кирилл, поднявшись и вплотную приближаясь к Дибичу. – Давайте идти в ногу.
– Давайте, – повторил за ним Дибич, – давайте в ногу.
Они улыбались, чувствуя новый приток расположения друг к другу и радуясь ему, как всякому вновь открытому хорошему чувству.
– Я вот ещё что придумал, – сказал Кирилл. – Ежели какая непредвиденная задержка в наших сборах, то вы отправляетесь с эшелоном, а я доделываю здесь необходимое и нагоняю роту в Вольске, на автомобиле.
– Откуда же автомобиль?
– А это я тоже беру на себя.
– Ну, я вижу, с таким снабженцем, как вы, не пропадёшь! – засмеялся Дибич.
Уже когда он уходил, Извеков задержал его на минуту.
– Я хотел спросить, что это за человек – Зубинский, вы не знаете? Военком даёт нам его для связи.
– Бывший полковой адъютант. Форсун. Но исполнительный, по крайней мере – в тылу.
– Ты, говорит военком, будешь за ним, как за каменной стеной.
– Ну, если уж прятаться за каменную стену… – развёл руками Дибич.
– Так как же, брать?
– Людей нет. По-моему – надо взять.
С этого момента начались стремительные сборы в поход. Это были ночи без сна и день, казавшийся ночью, как сон – когда спешишь с нарастающей боязнью опоздать и все собираешь, собираешь вещи, а вещей, которые надо собрать, остаётся все больше я больше, словно делаешь задачу по вычитанию, а уменьшаемое растёт и растёт.
Зубинский носился по улицам на отличном вороном жеребце, в английском, палевой кожи, седле. Он был прирождённым адъютантом, любил выслушивать приказания, выполнял их точно и с упоением, доходившим до жестокости. Он покрикивал на всех, на кого мог крикнуть, сажал под арест, кого мог посадить, действовал именем старших с необычайной лёгкостью, как будто все, у кого он был под началом, в действительности ему подчинялись или состояли у него в закадычных приятелях. Перехваченный щегольской портупеей, в широком, как подпруга, поясе, со скрипучей кобурой маузера на бедре, он был под стать своему жеребцу. Не зная ни секунды передышки от трудов, он не уставал холить свою будто нарисованную внешность: разговаривая, он чистил ногти; на полном скаку лошади сдёргивал фуражку и поправлял напомаженный пробор; расписываясь в бумагах, проверял свободной рукой пуговицы френча и пряжки своей гладко пригнанной сбруи. И походя он все чистился, отряхивался, одергивался, точно перед смотром.
– Да, молодой человек, – внушал он каптенармусу, который был по меньшей мере старше его в полтора раза, – если цейхгауз не отгрузит мне пятьдесят подсумков к тринадцати часам ноль-ноль, то вы через ноль-ноль минут сядете за решётку на сорок восемь часов ноль-ноль! Это так же точно, как то, что мы живём при Советской власти.