Было одиннадцать часов утра. Взрывы продолжались; на эспланаде слышался крик Веселых ребят, которые время от времени напрасно штурмовали дверь, а с террасы доносились проклятия Уильяма Фернея и его компаньонов. Люди привыкают ко всему; постепенно Жанна и ее товарищи свыклись и с этим шумом и грохотом. Беглецы сознавали, что их крепость почти неприступна, и все меньше думали об озлобленных наступающих врагах.
Как только нашлось время, Жанна Бакстон спросила Амедея Флоранса, почему они покинули завод и приняли бой на эспланаде в таких невыгодных условиях. Репортер поведал, что случилось после ее ухода. Он рассказал, как Тонгане наконец подал долгожданный сигнал и как Марсель Камаре переправил в центральный квартал несколько пачек динамита и большое количество холодного оружия, без ведома белых обитателей Блекленда. Закончив эту первую операцию около одиннадцати часов вечера, осажденные собрались около двери, готовые вмешаться в битву, как только она начнется. Тогда-то они и заметили отсутствие Жанны Бакстон.
Амедей Флоранс описал девушке отчаяние Сен-Берена, которого, конечно, и теперь еще мучит жестокое беспокойство, если он пережил последнюю битву.
Полчаса спустя после отправки оружия раздался взрыв. Это Тонгане разрушил одну из дверей черного квартала. Хижины запылали, а рабы рассыпались по Гражданскому корпусу, убивая всех встречных, судя по крикам, которые оттуда доносились.
Остальное Жанна видела. Она знала, что негры были отброшены с эспланады так быстро, что им не успели прийти на помощь. Рабочие, правда, вышли с завода, но им пришлось быстро отступить, так как большинство невольников уже бежало.
Вынужденные снова укрыться на заводе, осажденные провели томительную ночь. Неудача восстания не позволяла надеяться, что они сумеют покончить с Гарри Киллером. И им пришлось быть свидетелями тех беспрестанных взрывов, причины которых Жанна не могла понять.
Амедей Флоранс объяснил ей, что они были делом Марселя Камаре, который окончательно сошел с ума.
Камаре, гениальный изобретатель, всегда был на грани сумасшествия, как показывали его многочисленные странности, несовместимые со здравым, уравновешенным умом. События последнего месяца привели его к полному безумию.
Разоблачения, сделанные бежавшими из дворца пленниками Гарри Киллера, нанесли первый удар. Вторым, еще более жестоким, были признания Даниэля Франа, советника, раненного при взрыве планера. Узнав всю истину, Камаре неумолимо приближался к потере рассудка. Жанна Бакстон припомнила, как часто он запирался в своем жилище, с каким печальным и сумрачным видом проходил по мастерским, когда ему приходилось там бывать.
Посылка оружия Тонгане была его последним сознательным поступком. Когда раздался взрыв и пламя осветило невольничий квартал и Гражданский корпус, те, кто был около инженера, видели, как он внезапно побледнел и поднес руку к горлу, словно задыхаясь. При этом он быстро бормотал какие-то бессвязные слова. Можно было только понять: «Гибель моего дела! Гибель моего дела!» — без конца повторяемые тихим голосом.
Долгое время, может быть, целую четверть часа, Марсель Камаре произносил эти слова, беспрестанно качая головой, потом вдруг выпрямился и, ударив себя в грудь, закричал: «Бог проклял Блекленд!..»
В его сознании богом, очевидно, был он сам, судя по жестам, которыми сопровождались проклятия.
Его не успели остановить, и он убежал, громко повторяя совершенно чужим голосом: «Бог проклял Блекленд!.. Бог проклял Блекленд!..»
Он укрылся в башне, поднявшись на самый верх и закрыв за собой все двери. Защитная система башни была такой же, как и во дворце, и добраться до него было так же невозможно, как Гарри Киллеру спуститься с террасы, где его заперла Жанна. Пока Камаре поднимался на башню, слышался его голос, повторявший с возрастающей силой: «Бог проклял Блекленд!.. Бог проклял Блекленд!..»
И почти сейчас же раздался первый взрыв.
Под предводительством Риго, удрученного таким состоянием обожаемого им гения, несколько рабочих, несмотря на свою слабость, бросились на завод и попытались изолировать башню, выключив ток. Но у Камаре имелся аварийный запас энергии и даже динамо, работавшие на жидком воздухе, и этого ему было достаточно на несколько дней. Взрывы не умолкали. Зато «осы» прекратили защитный хоровод и попадали в ров. Тогда снова дали ток в башню, и Камаре, несмотря на свое безумие, тотчас привел «ос» в действие.
Так прошла ночь в постоянном нервном напряжении. На рассвете Марсель Камаре показался на площадке башни. С этого возвышенного пункта он произнес длинную речь, но уловить из нее можно было только отрывочные слова: «Божий гнев», «небесный огонь», «всеобщее разрушение». Стало ясно, что безумие не покинуло его. Камаре закончил речь криком, слышным во всех концах завода: «Бегите!.. Бегите все!..» — и снова скрылся в башне.