Каковы бы ни были причины такого поведения, путешественники не могли запастись провизией, как надеялись, и 7 марта им пришлось отправиться с запасом провизии всего на два дня. Положение, впрочем, не внушало еще тревоги. Экспедиция уже сделала больше трехсот километров от Каду, то есть более половины намеченного пути. И можно было думать, что ближайшие деревни окажут более дружеский прием, чем Яхо.
По дороге не встретилось жилья, и этот вопрос в продолжение дня 7 марта не мог разрешиться. День был удачен по числу пройденных километров, но принес новое несчастье: пала третья лошадь, совершенно так же, как две предыдущие.
— Кому-то все же удается отравлять наших лошадей, несмотря на строгий надзор? — спросил Флоранс доктора Шатоннея.
— Это мало вероятно, — ответил доктор. — Яд был дан до нашего отправления из Каду, может быть, в ту ночь, когда дезертировал наш конвой. Если же лошади умирают одна за другой, то объясняется это различием их организмов, и, без сомнения, различием доз.
— А пока, — сказал Флоранс, — нас трое пешеходов на четыре всадника. Не слишком забавно!
8 марта пустились в путь с беспокойством. С какой стороны ни взгляни, будущее представлялось мрачным. Уже невозможно было скрывать, что могущественный противник, от которого путешественники, по их мнению, освободились, позаботился отравить лошадей, прежде чем отделиться от экспедиции, и это указывало на постоянство ненависти, столь же ужасное, как и необъяснимое. С другой стороны, провизии оставалось только на один день, и придется страдать от голода, если до заката солнца не встретится деревня.
Этого не пришлось долго ждать. Еще не прошел первый час пути, как вдали показалась группа хижин. Путешественники немного помедлили, гадая о том, какой прием их ждет. На обширной равнине, развертывавшейся перед их глазами, они ничего не различали. Деревня казалась мертвой, поле было пустынно. Виднелись лишь пышный ковер зарослей да просека дороги, на которой кое-где чернели пятна.
Барсак и его спутники двинулись к деревне. Они не сделали и километра, как отвратительный запах стеснил им дыхание. Через несколько шагов они были около одного из черных пятен, замеченных издали. Они попятились. Черное пятно оказалось полуразложившимся трупом негра. До самой деревни они насчитали на дороге десять таких похоронных вех.
Доктор Шатонней, осмотревший один из трупов, сказал Амедею Флорансу:
— Видите, как невелико входное отверстие от пули, поразившей этого человека, и как, наоборот, обширно выходное, когда пуля пронизывает тело насквозь. И вы можете заметить, какие ужасающие разрушения она производит, когда встречает кость. В этих людей стреляли разрывными пулями.
— Опять?! — вскричал Амедей Флоранс.
— Опять.
— Как в того старого негра, о котором мы позаботились в деревушке, во время первого перехода с новым конвоем?
— Да, как в тот день, — подтвердил доктор Шатонней.
Амедей Флоранс и доктор присоединились к спутникам в молчании. Они в задумчивости спрашивали себя, какое заключение следует вывести из необъяснимого повторения такого ужасного случая?
В деревне зрелище было еще страшнее. Многочисленные признаки говорили, что она была местом жестокой битвы. После боя победители сожгли деревню, и большая часть хижин погибла от огня. В уцелевших хижинах нашли трупы.
— Смерть этих несчастных произошла, по крайней мере, десять дней назад, — сказал доктор, — и тоже произошла от разрывных пуль.
— Но кто же негодяи, устроившие такую резню? — вскричал Сен-Берен.
— Может быть, те люди, следы которых мы заметили несколько дней назад? — предположил Амедей Флоранс. — Мы тогда считали, что они опередили нас на двенадцать дней. Это сходится с датой, установленной доктором.
— Это, несомненно, они, — с негодованием сказал Барсак.
— Так это им мы обязаны недавним приемом в Яхо, — прибавил Флоранс. — Они хотели разграбить Яхо, но деревня окружена «тата», и они не могли туда войти. Вот почему испуганные негры с этого времени держатся на оборонительном положении.
— Это логично, — одобрил доктор Шатонней.
— Но кто же эти негодяи, — спросила Жанна Бакстон, — и не опасно ли для нас их присутствие?
— Кто они, я не знаю, — ответил Флоранс, — но мне кажется, что нам не следует бояться. Они опередили нас на десять — двенадцать дней, и так как они на лошадях, то мало вероятно, чтобы мы их когда-нибудь догнали.
Через сожженную деревню прошли, не встретив ни одного живого существа. Она была совершенно пустынна, так как те, кого не уничтожили пули, скрылись. Вдобавок, деревня была разграблена. Все, что не истребил огонь, было пущено на ветер. То же зрелище в окрестностях, где расстилались опустошенные поля. Злая, разрушительная воля была очевидна.
Во власти самых печальных размышлений путники оставили позади злополучное селение.
Вечером остановились в поле. Провизии оставалось лишь на один раз. Ее разделили на две части, из которых одну сохранили на следующее утро.
Днем 9 марта встретили две деревни. К первой не могли приблизиться, так как она была защищена «тата», и их встретили, как в Яхо, вторая, незащищенная, была разрушена, сожжена и совершенно пуста, как виденная накануне.
— Поистине можно сказать, — заметил Барсак, — что эти люди задались целью создать перед нами пустыню.
Замечание было верное. Не убив путешественников иным способом, их решили заморить голодом.
— Ба! — умышленно беспечно сказал Амедей Флоранс. — Мы наперекор им все же пройдем эту пустыню. До Кубо не больше полутораста километров. В конце концов это не море переплыть. Уж если мясники и бакалейщики забастовали, то охота доставит нам бифштексы.
За исключением Понсена, неспособного владеть оружием, все остальные последовали превосходному совету. К несчастью, высокая трава закрывала вид, а местность была не слишком обильна дичью. За весь день добычу составили только дрофа, две цесарки и две куропатки. Этого едва хватило на четырнадцать человек.
Вечером Флоранс и доктор заметили, что на месте их лагеря останавливались и другие путешественники. Казалось, время, на которое те их опередили, стало меньше, так как трава была помята не так давно. Пока они рассуждали по этому поводу, их позвал Тонгане. Упали сразу две лошади. Помочь было невозможно, и они погибли после часа мучений.
Остались всего две лошади, но и их не суждено было сохранить: они пали 10 марта.
Были ли носильщики, нанятые в Каду, напуганы этими постоянными смертями? А может быть, просто они побоялись голода, так как охота 10 марта дала смехотворные результаты? Как бы то ни было, они скрылись ночью с 10 на 11 марта, и когда настало утро, шесть европейцев, Тонгане и Малик оказались без носильщиков, без лошадей и без провизии.
На момент они испытали упадок духа, вполне естественный из-за слабости, которую они начали чувствовать. Особенно удручена была Жанна Бакстон, упрекавшая себя за то, что вовлекла своих товарищей в это плачевное путешествие. Она обвиняла себя за их несчастья и просила прощенья.
Флоранс почувствовал необходимость бороться со всеобщим унынием.
— Какие бесполезные слова! — вскричал он нарочито грубым тоном, обращаясь к Жанне Бакстон. — Мы еще, кажется, не умерли. Охота не была хороша эти дни… Что ж! Завтра она будет лучше, вот и все.
— Не забудем, — заметил доктор Шатонней, приходя на помощь репортеру, — что наши негры, сбежав, избавили нас от шести едоков.
— В наших обстоятельствах это прямо благодеяние, — заключил Флоранс. — Если бы они не ушли сами, я уж намеревался отправить их к любезным семействам.
— Спасибо, господин Флоранс, спасибо, господа, — сказала Жанна Бакстон, глубоко растроганная. — Поверьте, что я никогда не забуду вашей доброты.
— Без нежностей, — перебил Флоранс. — Нет ничего хуже перед завтраком. Лучше пойдем на охоту и потом будем есть до несварения желудка. А чувства будем изливать за десертом.