Но в данное время не это меня занимает.
Я приближаюсь к берегу и зову приглушенным голосом:
— Сен-Берен!
— Здесь! — отвечает мне тень на воде.
— Что вы здесь делаете, Сен-Берен?
Я слышу легонький смешок, потом тень отвечает:
— Я браконьерствую, мой дорогой!
Мне кажется, я грежу. Браконьерствовать? В Судане? Я не знал, что рыбная ловля подчинена здесь каким-нибудь правилам. Я повторяю:
— Вы браконьерствуете? Что вы мне тут поете?
— Без сомнения, — отвечает Сен-Берен, — так как я ловлю ночью на рыболовную сеть. Это абсолютно запрещено!
Эта мысль его очень забавляет. Животное! Он еще смеется надо мной.
— А Морилире? — спрашиваю я, рассердившись.
Среди ночи раздается ужасное проклятие, которое мое перо отказывается передать, потом тень приходит в движение, и Сен-Берен, мокрый до колен, прыгает на берег. Теперь он обезумел от беспокойства, но несколько поздно.
— Морилире? — повторяет он задыхающимся голосом.
— Да, Морилире, — говорю я ему. — Что вы сделали, несчастный?
Новое проклятие, и Сен-Берен спешит на свой пост, которого не должен был покидать.
К счастью, Морилире все еще спит. Я могу даже утверждать, что он не сделал ни одного движения с тех пор, как меня разбудил капитан Марсеней. Это замечает и Сен-Берен.
— Вы меня напугали! — вздыхает он.
В этот момент мы слышим сильный шум со стороны реки. Можно поклясться, что кто-то тонет.
Мы бежим к берегу и в самом деле различаем вблизи импровизированного плота что-то черное, барахтающееся в реке.
— Это негр, — говорит Сен-Берен.
Он поднимается на плот, освобождая негра, и втаскивает его на берег, объясняя мне:
— Он запутался в сети, которую я позабыл. (Конечно, мой славный Сен-Берен!) Но какого черта он тут делает?
Мы наклоняемся над беднягой, и с наших губ срывается крик:
— Морилире!
Это в самом деле Морилире, совершенно голый, мокрый с головы до пят, наполовину захлебнувшийся. Ясно, что проводник покинул лагерь, переплыл речку, совершил прогулку в поле и по возвращении попал в сеть, по воле Провидения забытую Сен-Береном. Без его драгоценной рассеянности путешествие предателя, быть может, навсегда осталось бы для нас тайной. Но внезапно мне приходит такая мысль: а другой Морилире, который так спокойно спит при лунном свете?
Я бегу к этому соне, я его трясу. Недурно! Я должен был об этом подумать: дороке пуст и остается у меня в руке. А черное лицо — кусок дерева, подложенный под каску с пером, которой бывший стрелок украшает свои натуральные прелести.
На этот раз негодяй пойман на месте преступления. Нужно, чтобы он сознался. Я возвращаюсь к Сен-Берену и его пленнику. Этот последний, кажется, приходит в себя.
Я говорю кажется, так как он внезапно вскакивает и бросается к реке с очевидным намерением принять новую ванну.
Но Морилире плохо рассчитал: рука Сен-Берена опускается на запястье беглеца.
Чистосердечно говоря, Сен-Берен не так красив, как Аполлон Бельведерский, но он силен, как Геркулес. У него ужасная хватка, если судить по судорогам и гримасам пленника. Менее чем в минуту Морилире побежден, падает на колени и просит пощады.
В то же самое время из его руки что-то падает. Я наклоняюсь и поднимаю. К несчастью, мы не слишком внимательны. Морилире делает отчаянное усилие, бросается на меня, свободной рукой выхватывает вещь, и она исчезает в него во рту.
У Сен-Берена вырывается третье проклятие. Я прыгаю к горлу пленника, которое мой компаньон сжимает другой рукой. Морилире, полузадушенный, вынужден возвратить похищенное. Но, увы, он возвращает только половину: своими стальными зубами он перекусил подозрительный предмет, и половина исчезла в глубине его желудка.
Я смотрю на свой приз: это маленький листок бумаги, на котором что-то написано.
— Держите крепче эту каналью, — говорю я Сен-Берену.
Сен-Берен успокаивает меня, и я иду искать капитана Марсенея. Первая забота капитана — посадить крепко связанного Морилире в палатку, вокруг которой он расставляет четырех часовых с самыми строгими инструкциями. Потом мы все трое идем к капитану, дрожа от нетерпения узнать, что написано на листке бумаги.