— В Краснодаре, маме в госпитале помогала. Берёшь?
— Ла-адно, подумаю… может, и вправду пригодишься. Как звать?
— Меня — Марта. А тебя?
— Ну и имечко дали! — хмыкнул он. — Меня можешь звать Андроном. Козу тут привяжешь или отправишь домой?
— Она ещё дороги не найдёт, надо бы отвести.
— А это далеко?
— Нет! Вот наш огород, — показала на самый крайний.
Огород и его бывшие хозяева Андрею были знакомы: тут жил его приятель Рудик, и вот эту кукурузу, спускающуюся до самых верб, весной помогал садить. Правда, Рудик с матерью неожиданно съехали, неизвестно куда и почему… Оказывается, в их хате уже новые жильцы.
— А почему это он стал ваш — купили, что ли?
— Вообще-то он дедушкин. А мы с мамой живём у него, уже больше недели. Не знал?
— Слыхал… Веди свою дерезу, а я забегу на пару минут домой, тут недалеко.
— А ты меня не обманешь?
— Не по-онял…
— Не уйдёшь без меня, — поправилась Марта. — Может, не стоит терять времени, сам ведь сказал — надо поспешать.
— Не бежать же в таком виде, — щёлкнул он себя по загорелому до черноты животу. — Там знаешь, скоко комарья! Тебе тожеть без штанов и длинного рукава делать в лимане нечего — заедят. И поторопись: свистну, но ждать не стану!
Предупреждение показалось чересчур категоричным и Марта, убоявшись, что он может передумать и не зайти за нею вообще, решила предложить свой вариант, для чего пошла на небольшую хитрость:
— Андрон, пожалуйста, помоги мне дотащить Машку; она такая норовистая… я из-за неё не успею собраться. Очень тебя прошу!
— Начина-ается! — упрекнул недовольно. — Дорога каждая минута, а ты со своими машками…
— Если тебе домой только из-за рубашки, то можешь не заходить: я найду что-нибудь и для тебя, — предложила она.
Андрей глянул на солнце — оно уже близилось к полудню — и согласился: — Ну, ежли так, то — пожалуй. Вот что: я с Машкой управлюсь один, а ты — дуй и пошевеливайся!
Коза, словно понимая, что говорят о ней, подошла к хозяйке и жалобно проблеяла, облизываясь.
— Пить захотела? Потерпи немножко, моя красавица. — Подняв остаток верёвки и передав Андрею, новоявленная помощница убежала собираться.
Против ожидания, «норовистая» послушно следовала сзади. На подходе, завидев издали сарай, так дёрнула верёвку, что та выскользнула из руки, — бедолаге не терпелось, видимо, скорее укрыться и от назойливых насекомых.
Тропинка, по которой поднимался Андрей, пролегала по меже между огородом и полосой акациевой поросли, неширокой и негустой, с выкошенной между деревцами и сложенной в копёшки травой. Сразу за акациями — хуторской просёлок, за ним, до самой гравийки простиралось подсолнуховое поле.
У самого двора заросли акации словно бы расступились, дав место небольшому кудрявому терновничку. Сюда и завернул Андрей разгрузить карманы.
Нескольких кур, устроившихся здесь в холодке, появление постороннего нимало не потревожило: они продолжали шебуршиться в небольших углублениях, обдавая себя измельченным чернозёмом. Их предводитель и охранник — высокий, стройный петух с пышным малиновым гребнем и длинными серёжками, в ярчайшем оперении — встретил чужака настороженным «кок-коко!», похожим на «стой, кто идёт!». Затем смело подошёл ближе, посмотрел одним оком, другим и громко прокудахтал. Андрей понял это как приветствие.
— Здорово, Петя, здорово, — сказал, выстругивая более приличную чеку для закрепления штанов. — Ух, какой ты красавчик!
В ответ на похвалу красавчик приблизился на расстояние вытянутой руки и кудкудахнул ещё раз. В это время во дворе показалась Марта, и он, сняв с шеи прящ и повесив на сучок, выбрался наружу. Петух недовольно пробормотал что-то вслед.
Посреди двора, огороженного от улицы плетёным ивовым забором, завис на четырёх деревянных столбиках и печной трубе, увенчанной старым, без дна, ведром, покатый навес летней кухни. Под ним на столике Андрей увидел другое ведро — новое и ещё мокрое, и теперь только ощутил шершавую сухость во рту.
— Ты чё, так и пойдёшь? — удивился, найдя помощницу непереодетой; поискал глазами кружку, — А чем бы напиться?
— Напейся из ведра, Машка не брезгливая. Она уже в сарае?
— Ага, — переведя дух, подтвердил, напившись. — Вырвалась и галопом в холодок. А ты здря меня не послушалась!
— Правильно не «зд-ря», а «зря», — поправила она произношение. — Если ты насчёт длинного рукава, то не беспокойся: прихватила и себе, и для тебя. Держи, — передала хозяйственную сумку. — Напою дерезу — и бежим.
— Мама знает, куда ты и с кем?
— Её нет дома, а дедушка разрешил и даже похвалил.
— Я заскочу к нему на секунду, — предупредил Андрей, но в это время тот сам показался из сеней; подслеповато щурясь, приблизился.
— Здрасьте, деда! — первым поздоровался гость.
— Это ты, Андрюшка… А я сразу не понял, о каком Андроне речь. Тебя и не признать — так загорел да возмужал. Здравствуй, — подал он руку — Отчего не заходите?
Годы-невзгоды густо посеребрили голову, оставив нетронутыми лишь густые брови, из-под которых всё ещё молодо улыбались добрые голубые глаза. Под этим сызмалу знакомым взглядом Андрею стало неловко: вспомнил, что давно собирался, да так и не удосужился навестить уважаемого человека.
У старика было довольно необычное имя — Готлоб. Взрослые добавляли к нему слово «дед», а мальчишки звали просто Деда. От родителей Андрей знал, что Деда с дочерью, зятем и внуком Рудиком живёт на хуторе Дальнем со дня основания здесь лет двенадцать тому назад его южной окраины. Эта смешанная (отец у Рудика русский), но очень дружная семья в числе других переселенцев из Ставрополья прибыла на Кубань накануне коллективизации. Вместе с казачьей беднотой создавали колхоз, назвав его «Путь вперёд». Жизнь поначалу не заладилась: страшная голодовка 1933 года унесла многие жизни, особенно детские. Андрею, Рудику и ещё четверым их сверстникам суждено было выжить.
Перед войной Деда несколько лет сторожил колхозный сад, и ребятам дозволялось приходить сюда «помогать». Весёлое, счастливое было время! Фрукты, ягоды с весны и до поздней осени — ешь хоть лопни. А что за удовольствие носиться в догонялки, по-обезьяньи сигая со ствола на ствол, с ветки на ветку в высоких густых фундуках!
И после дружба его с ребятами не прекращалась: располагая свободным временем пенсионера, мастерил ребятам ивовые кубышки для рыбалки в лимане, раколовки (ерик кишел раками), научил многих вязать сетки. Если добавить к сказанному, что Деда любил ребят наравне с родным внуком, станет понятно, почему гость чувствовал себя смущённым.
— Собирались, Деда, да всё как-то… — произнёс он виновато.
— А я, признаться, по вас крепко соскучился…
— Дедушка, мы, может, задержимся, — вернулась с пустым ведром Марта, — так ты скажи маме, пусть не беспокоится, ладно?
— Скажу обязательно. Желаю успеха!
Последние слова сказаны были вдогонку, и ребята скрылись за калиткой. Сразу за нею — неширокая пыльная дорога вдоль всего хутора, за нею — доцветающее подсолнуховое поле, за которым в плавнях — в камыши или даже в воду плёса — опустился на парашюте лётчик. Жив ли ещё? ранен и куда именно? эти и другие вопросы волновали и тревожили обоих спасателей.
— Лиман — это далеко отсюда? — поинтересовалась Марта.
— С километр, не меньше. Токо вот где он приводнился…
— Хорошо, если б не приводнился, а приземлился бы на берегу.
— Рад бы ошибиться, да токо навряд: слишком хорошо знакомы эти места.
Сразу за двором, где дорога свернула в сторону балки, слева показался в подсолнухах проезд. Неширокий, но достаточно наторён: по весне возили сено. А прошлой ночью по нему протопало немало ботинок и конских копыт, которые основательно прибили сорную растительность. Свернув в него, Андрей предложил:
— Не возражаешь, если пробежимся? Хуть мы и сэкономили время, а чем скорее начнём искать, тем лучше.
Какое-то время она бежала с ним наравне, но недолго. Заметив, что отстаёт, притормозил и он.
— Ты чё, уже и выдохлась? Дай руку, — предложил помощь.
— Не могу больше, сердце выскакивает… немножко передохнём.