— А ты не брешешь? — посерьёзнев, усомнился-таки «унтерменш».
— Спроси у Марты — это она переводила мне их разговор. Но и это не всё, что я имею тебе сообщить. Ты вот Таню любишь, а не знаешь, что она от тебя беременная. Не говорила? А Марте призналась. Может, потому и не согласилась составить тебе компанию.
Этот аргумент подействовал: Леонид явно опешил и подал знак Тане подойти.
— Это правда… ну, насчёт ребёнка? И ты молчала? — упрекнул кивнувшую, потупившуюся подругу.
— Я побоялась… думала, что ты вообще… — слёзы не давали ей говорить. — А почувствовала и узнала… когда ты уже записался на бирже.
Чтобы она не впала в истерику, Марта, успокаивая, увела её к переходному мосту через железнодорожные пути.
— От же дурёха! Чё ж она не сказала раньше… — возмущался будущий отец. — Как же теперь быть?..
— Очень просто: плюнь на документы и смывайся. Скоро вернутся наши, метрики и свидетельство об образовании получишь новые. А фрицев уже колошматят под Сталинградом, скоро конец войне, вот увидишь!
Завтрак кончился, ушли оркестранты. В рупор несколько раз объявляли: провожающим — освободить перрон; всем отъезжающим собраться у первого пути; девочки — отдельно, их вагон — второй от паровоза. Тем временем к перрону стали подавать состав из товарных вагонов, известных под названием пульмановских; через не до конца задвинутые двери виднелись двухярусные дощатые нары.
— Скоро объявят посадку, — поторопил Андрей. — Решайся, Лёха! Пожалеешь, но будет поздно.
— Да я-то уже решился, — ответил наконец тот. — А как же Гришка, Степка, Борис?.. Если уедут, а я останусь, как посмотрю в глаза матерям? Ведь это я их пригласил составить компанию…
— Знаешь, где их найти?
— Договорились собраться напротив последнего вагона. Да вон они, — узнал друзей «Лёха».
— Дуй к ним, скажи: здесь, мол, Марта. Хотела бы проститься и пожелать доброго пути. Подойдут, и мы гуртом уговорим остаться.
Кивнув в знак согласия, Лёха (он не возразил против и этого имени), сказав Тане «сейчас вернусь», убежал.
Тройка с котомками за плечами отделилась от остальных и вместе с ним направилась к переходному мосту. Но тут в рупор предупредили: — Никто не уходить! Начинался посадка на вагон. Эй, ребьята, назад!
Распорядитель, сопровождаемый вооружённым солдатом, заспешил к возможным беглецам. Тем пришлось спрыгнуть с перрона вниз и оттуда помахать Марте в знак приветствия и прощания.
— Ви, двое, пошьему не соединяться к товарищей низ?
Этот вопрос обращен был к приблизившимся было Андрею и Марте, которых он из-за одежды принял, видимо, за своих подопечных.
— Мы не уезжаем, мы провожающие, — пояснил Андрей. Тот поверил.
И тут до наших агитаторов дошло: не только всех четверых, но даже Лёньку вернуть не удастся…
— Всё насмарку!.. Поздно хватились, ёк-карный бабай! Но так этого оставлять нельзя. Ты, Марта, останься, а я — я проеду с ними. В вагоне объясним с Лёхой, что к чему, и как только паровоз где-нибудь сбавит скорость, спрыгнем на ходу. Ждите нас через…
— Я — с тобой! — решительно заявила Марта. — И не настаивай, не теряй зря времени!
Спорить было бесполезно и некогда — началась погрузка в первый вагон — и он уступил:
— Ладно, так и быть… Таня, если мы задержимся, то дня через два сходи на Красную (он назвал адрес Зои), скажи хозяйке или её дочери, почему мы не вернулись вовремя. Больше — никому! До встречи!
Марта последовала было за ним, но через несколько шагов вернулась к Тане:
— Это вам с мамой, — достала из рукава фуфайки пачку денег и сунула в сумочку растерянной подруге. — Здесь с полтыщи марок. Мы прихватили их на случай, если не удастся уговорить ребят словами. Теперь убедим и без денег. Пока, Танечка, скоро увидимся, — и, поцеловав вконец ошеломленную подружку, кинулась догонять Андрея, зачем-то направившегося к офицеру-распорядителю.
— Пан, мы пришли проводить друзей, но в последнюю минуту решили тоже поехать в Германию на заработки. Можно? — спросил он.
— Та, кане-ешно! Ви — молодец. Присоединяться!
— А ничего, что у нас нет при себе документов?
— Нишево, нишево! Токумент оформлять на месте. Тобро пожаловает феликую Германий!
Посадка шла организованно и быстро. Первыми по трапу поднялись в вагон девчонки, их было около двух десятков. Затем трап переставили ко входу следующего вагона, в который запустили до тридцати ребят — и так до оконечного. В каждый вагон последним поднимался вооруженный автоматом солдат. С перрона процедуру провожания и посадки снимала кинокамера.
Андреев вагон (назовем его так для краткости) загруженным оказался неполностью: сюда осталось всего пятнадцать отъезжающих, и половина «купе» пустовала. В нём не было ничего, кроме голых нар.
Когда состав наконец тронулся с места и, набрав скорость, оставил позади жилые застройки, пацаны, кто не успел на станции, по очереди мочились в приоткрытую дверь; приставленный для порядка солдат, не говоривший по-русски, милостиво разрешал это делать. Не обращал он внимания и на то, что шестеро недочеловеков скучковались в дальнем углу и о чем-то шушукались. О чём — читателю догадаться нетрудно: теперь уже трое агитаторов вели обработку остальных мартиных одношкольников.
Разагитировать их большого труда не составило. Главным в доводах было то, что Марта разоблачила «эту гнусную фрицевскую хитрость, подслушав их разговоры между собой». Решено было твёрдо: сбежать, чего бы это ни стоило! Если не удастся сделать этого на подходе к остановке, когда снизится скорость до безопасной для Марты, то дождаться, когда поведут в столовую — так было обещано начальством.
Однако, поразмыслив здраво, от первого — спрыгнуть на ходу — пришлось отказаться. Во-первых, солдат — как быть с ним? Можно, конешно, отняв автомат, и «треснув им по северному полюсу», фрица обезвредить. А что станется с остальными, если откажутся последовать их примеру? Кроме того, Андрей опасался за Марту — а ну как снова повредит ногу, как это случилось на базаре.
— Я не очень верю, что нас станут водить в столовую, как вам обещали на бирже, — подвёл он окончательный итог. — Скорей всего, будут кормить в вагонах. Но в туалет-то сводить обязаны. Здесь даже параши нет. И вот тут мы обязательно слиняем. Не на первой станции, так на следующих.
— А как станем домой добираться, чем питаться? — спросил Гриша.
— Главное — что мы останемся на Родине, а домой доберёмся! Но спешить с этим не надо: там нас, вернее — вас, найдут и в лучшем случае отдубасят так, что мало не покажется. А питаться — вот у меня пачка ихних денег, — достал он из рукава несколько бумажных купюр. — Тут хватит всем и не только на еду. Где взял? Это неважно. Добрые люди дали на случай, если бы вас не удалось отговорить от поездки в рабство.
Долго ещё совещались они, стараясь заранее предусмотреть возможные отклонения от намеченного плана. Одного только не смогли предусмотреть: на первой же станции — это была Усть-Лабинская — все вагоны, едва состав остановился и автоматчики спрыгнули вниз, были безо всяких объяснений закрыты наглухо и взяты на запор…
Спустя какое-то время дверь андреева вагона слегка отъехала, в проём швырнули с дюжину лёгких одеял, подали пару фляг. Одна оказалась с питьевой водой, другая — пустая, справлять нужду; затем дверь задвинули, снаружи клацнул запор.
Потолкавшись взад-вперёд — похоже, добавляли вагонов — поезд, теперь уже наверняка, взял маршрут на Германию. В отличие от того, с продовольствием, этот шёл с коротенькими остановками круглосуточно. Трижды по утрам на каких-то станциях меняли фляги да кидали, как собакам, по булке чёрного хлеба на брата. Под монотонный стук колёс на стыках минуло по меньшей мере трое суток…
Л и ш ь на территории Польши режим сменили на более щадящий. Здесь всех пересадили в другой поезд. Пассажирский. Им вагон попался с санузлом и умывальником, с удобными сидениями и спальными полками. Правда, набили, как в бочку селёдок, но зато, впервые за всё время, хорошо покормили.