Вскоре за окнами стали проплывать ухоженные, с аккуратными двориками, без следов войны, деревни. На полустанках — надписи по-немецки, обилие портретов Гитлера — ехали по германской земле. Приходили глазеть на диковинных пассажиров местная ребятня и взрослые, по большей части женщины. Из их разговоров Марта, а с нею и неудавшиеся возвращенцы, окончательно убедились: привезли их сюда в качестве рабочего скота, и жизнь их ожидает скотская…
Стоит, видимо, упомянуть: за время следования никто из посторонних не заподозрил в Марте представительницу другого пола. И ещё: пятеро её друзей спаялись в дружный коллектив, если не сказать — семью. А где дружба да сплоченноить, там, как известно, и сила. В андреевых вагонах — и когда ехали взаперти, и после — поддерживались дисциплина и порядок. Решительно пресекались нецензурщина, характерная для мужских обществ, чьи бы то ни было поползновения качать права и верховодить или делать что-либо такое, от чего Марте пришлось бы краснеть.
Однако близился конец пути и час, когда всех её защитников разберут бауэры и прочие хозяйчики, а то и рядовые обыватели себе в услужение. Мужчины здешние все на восточном фронте, вкалывать на земле, на фабриках-заводах некому — вот и везут молодёжь с оккупированных территорий. Триста человек, если не больше, из одного только Краснодара!
По мере продвижения в глубь страны вагоны освобождались от чужеземных пассажиров, и ребятам представлялась такая картина: их придирчиво осматривают, ощупывают, выбирают на свой вкус жёны воюющих, вдовы, инвалиды или престарелые… Как ещё недавно делали это в отношении негров на невольничьих рынках. Только тогда рабов покупали, а теперь — бери бесплатно. Противно и страшно!..
Подобная участь тревожила и пугала, особенно Андрея с Мартой: быть ли им вместе или хотя бы поблизости друг от дружки, чтобы видеться хоть изредка? Неужели пути разойдутся и они потеряются навсегда? Такое вполне возможно, и сердце не находило покоя…
Поможет ли и на этот раз заветный талисман — подарок Андрея в день её четырнадцатилетия? — думала она. Эта линзочка от бинокля комиссара хранится бережно у самого сердца — под левой грудью в специальном кармашке лифчика, куда зашила её будучи у партизан.
Последнюю полусотню пацанов — столько оказалось в их вагоне — ссадили с поезда на какой-то большой узловой станции; в двух автобусах привезли в город. Это давало слабую надежду на то, что работать предстоит на фабрике или заводе, а значит — не разберут поодиночке и друзья не потеряют связь между собой. Но и такая перспектива радовала мало: Марта будет разоблачена, и разлука неизбежна…
И вот, кажись, роковой час настал.
День, когда «покупатели» должны были разобрать по своим владениям бесплатных гастарбайтеров, совпал, похоже, с выходным: ребят разместили в одной из школ. В классе уже собралось несколько солидных мужчин — фабрикантов или их представителей. Так решил Андрей. Они с Мартой заняли переднюю парту в среднем ряду, поближе к столу, чтобы слышать, о чём там говорят.
Да, эти люди пришли сюда за рабсилой. Но, видно, не все ещё собрались; а может, не прибыло начальство. Добрых полчаса они обсуждали вопрос, как поделят «контингент» — разрешат выбирать или заявки удовлетворят согласно нумерации в списке, чтобы никому не было обидно — товар-то не весь высококачественный. Тут вспомнилось, что документы на них так оформлены и не были, а значит, нет их фамилий и в списках. Убеги они из этой школы, их и не кинулись бы. Но как и куда убежишь, где скроешься?..
— Будь у нас адреса, мы бы, может, разыскали фрау Ирму, дочь нашего Отто, — поделилась Марта пришедшей на ум идеей. — Но они остались дома. А она бы точно нам помогла.
— Кто ж знал, что так обернётся… — посочувствовал ей Андрей.
— А помнишь, в первый день оккупации, когда мы спрятались у нас на чердаке, я говорила про папу. Что его ещё до войны заслали в Германию разведчиком. Может, он где-то неподалёку отсюда… Уж он-то нас бы выручил из беды.
— «Нету чудес, и мечтать о них нечего», — вспомнил Андрей известную строчку из Маяковского. — Я с ним полностью согласен.
— А я в чудеса верю… Без этого не стоило бы и жить.
Их перешёптывания прерваны были появлением военных. Офицера в форме гестаповца сопровождали мужчина и женщина. Андрей в рангах не разбирался, но определил, что эти званием пониже. Ещё один «фриц», вооружённый автоматом, остался стоять у двери.
Гражданские, вскочив, дружно вскинули руки и приветствовали вошедших возгласом «хайль Гитлер»; военные ответили лишь взмахом руки.
— Господа, — обратился к ним офицер, — мне поручено извиниться перед вами за задержку мероприятия, по случаю которого вы здесь собрались: оно переносится на более поздний срок. А пока прошу оставить помещение.
Хайлькнув ещё и на прощание, те направились к выходу. Офицеры заняли место за столом, разложив перед собой какие-то бумаги. Тем временем женщина уже шла вдоль крайнего ряда парт, присматриваясь к сидящим за ними столь пристально, словно надеялась встретить знакомых или родственников. Впрочем, пристально — не то слово; скорее придирчиво, потому что некоторым из ребят жестом приказывала подняться, а то и выйти из-за парты. После такого изучения либо сажала на место, либо велела пройти к столу. Там один из офицеров, хорошо говоривший по-русски, спрашивал фамилию, находил её в списках, делал отметку; второй, выше званием, записывал что-то у себя, после чего опрошенный занимал место у классной доски.
Из первого ряда было отобрано трое пацанов, все — крепыши, здоровяки; среди них оказался и Гриша. А вот сидевший с ним за одной партой Степан фрау по вкусу почему-то не пришелся, хотя был отнюдь не хил.
У Андрея и Марты, с интересом следивших за отбором, повеселело на душе, когда ещё двое — Лёнька и Борис, сидевшие в их ряду, тоже были отправлены к столу: вкалывать будут вместе. Когда до конца ряда оставалось три парты (тут ещё один подросток привлек внимание разборчивой немки), Марта шепнула Андрею на ухо:
— Андрюша, эта фрау, как две капли воды, похожа на дочь нашего Отто…
— Она достала из потайного кармана фуфайки подаренное им фото. — Глянь: те же брови, нос, губы, родинка на левой щеке — всё, как у неё.
— Точно: похожа. Неужели?..
Тем временем похожая поровнялась с их партой. Посмотрела оценивающе на Андрея, сидевшего ближе к ней, движением кисти приказала подняться. Не ожидая приглашения, он вышел из-за парты. И тут же отослан был к столу, где создалась уже небольшая очередь.
Марта тоже привлекла её внимание, но выражение лица явно говорило: тут что-то не то! Приподняла треух, затем пристально посмотрела в глаза… И Марта решилась: поднялась и, наклонившись ближе, полушёпотом спросила на немецком языке:
— Скажите, вас зовут фрау Ирма?
— Я-а… — дас ист зо, — ответила та с некоторым удивлением, что в переводе на русский звучало бы как «Д— да… это так».
— А вашего мужа — Курт?
— Ты откуда знаешь? И почему так чисто говоришь по-немецки?
Удивившись ещё больше и слегка растерявшись, Ирма сформулировала вопросы не совсем так, как следовало бы в её положении; и уж явно опешила, едва не утратив над собой контроль, когда услышала:
— Мне надо бы с вами поговорить… у меня добрые вести от вашего папы Отто. — И она передала ей фотокарточку.
Не скрывая волнения, Ирма подошла к столу, кивком отозвала старшего офицера в сторонку, что-то тихо стала ему объяснять.
— Это ты и есть Марта? — вернувшись, уточнила дочь Отто. — Я выслушаю тебя обязательно, но чуть позже.
— Фрау Ирма, — задержала её Марта, — рядом со мной сидел мой брат Андрэ, упомянутый в дарственной надписи. В списках его нет, мы случайно оказались среди этих ребят.
— Вот как? Сейчас верну обратно.
Сказав так, она подошла к Андрею, жестом указала на парту и занялась третьим рядом.
— В чём дело, почему меня вернули? — спросил он, хотя и догадывался.
— Я сказала, что ты мой брат, что это ты упомянут в дарственной надписи и что нас в списках нет.
— Значит, она оказалась…
— Да, той самой Ирмой! Очень обрадовалась, узнав, что я имею сведения об отце. Она выслушает нас, как только освободится.