Готовя команды, давая последние наставления, Андрей заметил, что самолет несколько раз менял направления полёта, затем удалился на большое расстояние, развернулся и стал приближаться к острову, идя с подветренной стороны.
Видимо, и на малой высоте машину доверили автопилоту: из кабины вышли Кимбор и пилот одновременно, уже с парашютами за спиной (точнее — ниже «попы»).
«Припарашютился», по его собственному выражению, и Гришка Матросов; в отличие от первых двух, его парашют не болтался ниже пояса, а находился за спиной. Кольцо, предназначенное для раскрытия парашютной сумки, также вывели за спину и прикрепили к крюку над люком, сделав таким образом парашют самораскрывающимся.
— Как, не боишься? — поинтересовался Кимбор, осматривая, всё ли сделано как надо. — Страшновато, согласен. Но всё обойдётся. Ветром вас снесёт почти к самому берегу, там и волна должна быть поменьше.
Не надеясь на надёжность «замка», напарник привязался к его лямке куском верёвки таким образом, что если дёрнуть за один из её концов, узел вмиг распустится. А вот компаньоны пилота сочли такую предосторожность Леонида излишней и привязывать себя к нему не стали: зачем, мол, терять драгоценные секунды в тёмной пучине, куда они непременно провалятся. Помня о ненадёжности старшого — а ну как он закоренелый фашист? — не стал настаивать на страховке и Андрей.
На подлёте к острову все были полностью готовы к десантированию, и как только слева показалась песчаная полоса, Кимбор скомандовал:
— Ну, с богом!
— Не забудьте набрать воздуха! — напомнил ещё раз Андрей, и все четверо нырнули вниз головами в проём.
Советовавший другим не смотреть вниз до раскрытия парашюта, сам Андрей зажмуриваться не стал. Видел, как стремительно приближались к ним волны и даже заметил, что пилот смотрел на циферблат наручных часов, словно отсчитывая секунды. Когда он наконец дёрнул за кольцо, до воды оставалось менее трёхсот метров. Рывок (или, как его ещё называют, динамический удар) при раскрытии парашюта, более сильный, чем предполагалось, пришелся на момент, когда они, перекувыркнувшись, летели головой вниз. При этом тряхнуло с такой силой, что «замок» выдержал нагрузку едва-едва, несмотря на то, что он постоянно тренировал кистевые мышцы и сжимая резиновый мячик, и колотя по утрам самодельную боксерскую «грушу». Что же до напарников, то для Стаса рывок оказался роковым: он сорвался и с душераздирающим криком «А-а-а!» полетел вниз… И наверняка разбился насмерть, так как у места всплеска воды на поверхности не появился.
Когда скорость падения замедлилась, Андрей услышал, что Игорь то-же то ли кряхтит, то ли стонет от боли.
— Игорёк, тебе нехорошо? — спросил он.
— Рука… в локте, . кажется, вывихнул, — услышал в ответ — Крепись, я помогу тебе доплыть. Набери побольше воздуха в лёгкие! — посоветовал он уже у самой воды и, отделившись, погрузился с головой.
Почувствовав дно, с силой оттолкнулся и в два-три взмаха руками очутился на гребне волны. Волею случая парашют не погасился, напротив: подхваченный ветром, надулся, словно парус, и его понесло над волнами к берегу. Волна сбросила Андрея как раз в тот момент, когда, выдернутые им, рядом оказались остальные; он успел ухватиться за ближайшую стропу и тоже оказался на буксире.
— Игорек, не отцепляйся, до берега не больше тридцати метров. Не боись, я с тобой! — кричал ему он, стараясь пересилить шум волн и ветра. Хотел было приблизиться к нему вплотную, но в это время пилот стал с силой тыкать большим пальцем в глаза и без того пострадавшему при рывке.
— Ты что, гад, делаешь? Ах ты ж собака! — вскричал он, но было поздно. Игорь, державшийся одной рукой, схватился за глаза, отцепился и ушёл под воду. А фашист стал, перехватываясь руками по стропе подтягиваться и к нему — явно не с добрыми намерениями. Держась левой рукой, Андрей правой достал из-за пазухи взведённый пистолет, сковырнул предохранитель и выстрелил в упор. Стропа выскользнула из расслабившихся кистей пилота, при этом спружинила так сильно, что не удержался за неё и он. Уже в погруженном состоянии сунул пистолет обратно в пазуху и попытался всплыть. Это удалось без труда, но случилась ещё одна неприятность: купол парашюта, словно попав в воздушное завихрение, взметнулся кверху, опускаясь, сплюснулся, погасился и накрыл его с головой.
Стремясь из-под него вынырнуть, Андрей запутался в стропах; освобождаясь, пробыл под водой дольше, чем оказался в силах сдерживать дыхание. Отработанный воздух лёгкие, вопреки его воле, через ноздри выдавили полностью и потребовали очередного вдоха. Уже теряя сознание от удушья, глотая отвратительную на вкус океанскую воду, он все-таки освободился от строп, коснулся ногами дна и несколько раз оттолкнулся куда-то вбок…
В о с к р е ш е н и е из мёртвых давалось мучительно трудно. Нутро канудило и тошнило, неудержимая рвота выворачивала наизнанку. В голове гудело, она раскалывалась, как после сильного угара. Сознание то возвращалось и прояснялось, то снова туманилось и пропадало. Но вот рвоты наконец прекратились; полегчало, окрепла память. Вспомнился сорвавшийся Стасик: вроде и крепкий малый, а вот на ж тебе… Этот гад, эта нацистская морда, специально тянул время с раскрытием парашюта, чтоб посильней тряхануло, — догадался он. Раскройся он раньше, когда скорость падения была поменьше, этого бы не случилось. Игорь запросто дотянул бы до берега с его помощью; но его этот подонок ослепил. А может, он всё-таки доплыл?
Андрей собрался с силами и отполз дальше, так как по пояс всё ещё находился в воде. Волны поутихли и едва докатывались, мельчая, до острова. А где же остальные? Попытался встать на ноги, но голова снова закружилась и он упал навзничь. Небо голубое, без единого облачка. Солнце, не по-осеннему жаркое, перевалило зенит и жгло немилосердно, как кубанское в августе. Снова сел и окинул взглядом океан водный: он, сине-зелёный, уже не бушевал — сколько ж времени пролежал я без памяти? — подумал он. Почему не видно пилота? — вспомнил и про старшого, оказавшегося таким негодяем. Да вон он, колышется волной. Видно, выбросить и его на песок мешает затонувший парашют.
Но почему не видно Кимбора и остальных? Должны бы спрыгнуть вслед за ними и приводниться поблизости. Не раскрылись парашюты и все утонули? Или, может, не рассчитали да выбросились дальше? Но дальше в океан вдаётся мыс, поросший лесом. Неужели приземлились и покалечились?
Поднялся, осмотрелся, нет ли поблизости каких следов. Их не оказалось. Решил раздеться, чтобы просохла одежда — на нём ведь всего по паре, а трусов вообще шестеро. Снял ремень, вынул кортик из оправленных серебром ножен, слил воду. Пистолет воронёный, покрупней ТТ; разложил всё это просыхать. Разрядил обойму, сосчитал патроны — семь штук. Восьмизарядный? значит, с запасными осталось пятнадцать. Надо, подумал, обыскать лётчика, может, что-то нужное найдётся и у него. Прошёл к нему. Мухи уже учуяли мертвечину: роятся, садятся на лицо, их смывает, а они облепляют снова и снова — крупные, такие же зелёные, как и там, на гравийке под хутором, где погиб спасший им жизнь комиссар. В одном из карманов нащупал что-то твёрдое, достал — зажигалка; надавил на рычажок — фитилёк вспыхнул. Понадобится! А вот что-то покрупнее. Фонарик? Да еще какой — круглый, с большущим рефлектором, с линзой заместо стекла! Нажал на кнопку — лампочка горит в полный накал. И герметичный — ни капли воды не просочилось внутрь отражателя. Снял с руки часы: браслет желтый, но всего лишь позолоченый, а вот корпус — верняк из чистого золота, как у тех, что остались у Ванька. Только, пожалуй, более дорогие: с календарём и секундной стрелкой. Влагонепропускаемые — столько времени пробыли в воде и даже стекло не запотело. Хотел приладить на руку, но браслет оказался великоват. Ничего, сделаю из них карманные, — подумал он. Отстегнув парашют, вытащил на берег, расстелил, чтобы просох. Пока возился, одежда высохла, оделся. Всё лишнее скатал и связал шнуром от вытяжного парашютика. Когда высох и большой — для этого хватило десяти минут — он сложил его, сунув одежду внутрь, и отволок на край песчаного пляжа: здесь начинались густые заросли, совершенно не похожие на те, что доводилось видеть на Кубани. Оставив всё это с краю и воткнув напротив бамбуковый стебель (удилишки бамбуковые видеть приходилось) для приметы, вернулся к оставленным вещам. Босые ноги нещадно жёг песок. Обулся. Подпоясался, сунул пистолет в кобуру, кортик — в ножны, ещё раз осмотрелся кругом: ни души. Берег пустынен… Куда ж теперь? Хочется пить, ссохлось не только во рту, но, кажется, и всё внутри. Но есть ли пресная вода поблизости? Или только в той речке, что видна была из самолёта. И следует ли углубляться в лес на ночь глядя? Пожалуй, лучше потерпеть и отправиться на поиски товарищей. Если же и они окажутся безуспешными, заночевать придется на берегу. Так безопасней, надо только запастись каким-нибудь хворостом для костра: гиены или волки, или кто тут водится ещё, они огня побоятся, рассуждал он.