В. В. Смирнов, обнажив голову, последним ушел с ободранного, обугленного «Ермака»... С арктическим моряком о гибели «Ермака» лучше не говорить. Или разгневается и невесть что наговорит о бездушных чиновниках, или отвернется, чтоб слез его не видели...
Шестнадцатилетним начинающим моряком (морячить-то он начал с двенадцати) в устье Северной Двины Чухчин с борта карбаса видел торчавшие из воды трубы затопленного красными (чтобы не достался интервентам) ледокола «Святогор». Он знал, что «Святогор» (позднее переименованный в «Красин») — копия славного «Ермака». И в голову тогда не могло прийти, что быть ему самому капитаном и знаменитого «Ермака» и «Святогора», когда он станет «Красиным» уже после того, как англичане поднимут его и уведут в Англию, а советское правительство за громадные деньги выкупит свой же корабль, и уже после того, как «Красин» прославится спасением экспедиции Нобиле! Капитаном «Красина» Чухчин и завершил свой 45-летний труд жизни арктического советского моряка! А где только не плавал во дни мира и во дни войны! Только и был небольшой перерыв в 1932 году, когда женился в Архангельске на милой Марии Николаевне, ныне угощающей меня в жарком Херсоне поморскими пирожками с треской и луком — вкуснейшими, должен сказать. В войну Чухчин — комендант на транспорте «Старый большевик», плавал в караванах в Америку. Однажды в Северной Атлантике его корабль попал под бомбы, погиб весь расчет орудия, на борту вспыхнул пожар. Корабль отстал от каравана, казалось — обречен на верную гибель. Но пожар погасили, караван догнали, и англичане-конвоиры салютовали «Старому большевику» салютом благодарности и похвалы... А помните ли воспетый всеми газетами поход «Сибирякова», когда, миру на удивление, по морям Арктики до бухты Тикси перегоняли речные суда? Это ведь Чухчин был тогда капитаном «Сибирякова»! Смотрю сейчас на него и понимаю: жизнь его не сменилась старостью, а дополнилась, обогатилась ею! Не было бы у человека такой старости, если бы не было у него такой жизни. Не был бы накоплен опыт, нечему было бы пригодиться в Совете старых капитанов. Вслушайтесь, всмотритесь в сочетание слов: «Совет старых...» Здесь старых не в смысле возраста, а опыта жизни. Это не только опыт вождения кораблей, но опыт отношений с людьми, нравственный, этический опыт. Здесь уважение к старым не смешано с высокомерным у молодых соболезнованием к старости. Это не жалостливое отношение к старику с примесью собственного превосходства над ним. Это уважение к е г о превосходству, к тому, как он жил, чем была его жизнь!
Взглянем на городские бульвары, переполненные пенсионерами! Кто эти люди, по целым дням тупо, бессмысленно, до одурения забивающие козла на бульварах? Неужто весь обретенный ими жизненный опыт только на то и сгодился в их старости, чтобы забивать козла? Неужто так бесцельно прожили они свои жизни? Многие из них несут в себе опыт, полезный людям,—- полезный им самим, чтоб старость была и для них деянием — жизнью! Не непременно же Совет старых капитанов в Херсоне! Ну, а если —старых кровельщиков или учителей? Пусть старый, ушедший на пенсию врач отстал от новостей медицины, но не отстал ли от него самого молодой врач в вопросах врачебной этики? Так старые арктические капитаны в Совете старых капитанов в Херсоне призывают опыт собственной жизни, чтобы мудро решить тот или иной трудный вопрос поведения человека. Мудро... Мы говорим иногда о мудрости старости, не задумываясь над тем, в чем эта мудрость. Не мудрость ли это чувств, способных не преувеличивать значение мелочей и не пренебрегать тем, что значительно, хоть и мало заметно взору? Не сказывается ли эта мудрость в свободе от мелкоуязвимого самолюбия, в терпимости, в щедрости души и характера? Не в том ли мудрость старости, что овладевший искусством быть старым познает высшую радость не в том, чтоб иметь и брать, а в том, чтоб давать! У Чухчина на участке цветы —у самой ограды. Протяни сквозь решетку руку —и рви. «Зачем же не отсадить их подальше, чтобы не рвали?» — «Пусть рвут, только бы кусты не крушили». Но и рвут и кусты при этом ломают. Мудрая старость — это свобода от злобы и алчности. Только с этой свободой чувств и порадуешься не тому, что виноградная лоза — твоя, а тому, что тобой она взращена. И дереву тобой дана жизнь. И прохожего т ы порадовал плодами, выращенными тобой на улице.