Но ведь беседа наша не закончена. И можно представить себе её продолжение.
Можно представить, как все три доктора, высказавшись и предложив каждый своё, поворачиваются к четвёртому врачу, к врачу XX века, и хором спрашивают: а каково же твоё предложение?
Что им ответить?
Несколько смутившись, я бормочу:
– Извините, граждане. Я ещё не закончил исследование больного…
Такой ответ повергает моих коллег в крайнее изумление.
Они прямо-таки ошарашены этим моим заявлением. И должно быть, я кажусь им безнадёжным тупицей. Древнегреческий лекарь с состраданием глядит на меня. Суровый магистр не скрывает своего презрения. Врач XIX века язвительно улыбается.
– Сколько же времени, – говорят они, – вам требуется, чтобы осмотреть пациента?
Тут я наконец овладеваю собой и говорю:
– Столько же времени, сколько и вам. Но, видите ли, мы, медики двадцатого века, не доверяем своим глазам и ушам. Вернее, не можем полностью на них положиться. У нас есть другие глаза и другие уши. Как бы это вам объяснить? У нас есть глаза, которые видят больше, чем ваши глаза. Уши, которые слышат то, чего не в силах уловить ни одно человеческое ухо, даже такое, как ваше, о мой мудрый учитель из Греции, и ваше, многоуважаемый доктор… У нас есть электрический ток, микроскоп, невидимые лучи; мы владеем тайной, в которую вы ещё не проникли, о благородный и высокоучёный магистр!
Но здесь, пожалуй, придётся прервать нашу беседу. Как это ни жаль, нам придётся окончательно распрощаться с тремя консультантами, ибо я сильно опасаюсь, что с этой минуты мы вовсе перестанем понимать друг друга. Ведь даже третий доктор, живший всего полтораста лет назад и, в общем-то, очень похожий на нас, теперешних врачей, даже он онемел бы от изумления и растерялся, случись ему, в самом деле, очутиться в современной больнице.
Двадцать три столетия, начиная от Гиппократа, врачи исследовали больных, пользуясь только собственными руками, собственными глазами и ушами, и тут же, не отходя от больного, ставили диагноз и назначали лечение. Но прошёл ещё один век, и многое переменилось. Медицина призвала к себе на помощь химию и технику. Конечно, и мы не отказываемся от простейших методов. Но теперь болезни распознаются уже не только путём простого осмотра.
Вот почему я ответил моим простодушным коллегам, что не успел ещё обследовать Мишу по всем правилам науки. Ведь оно, это обследование, только начинается. Нам пред стоит заняться такими вещами, о которых почтенная компания, увы, даже не подозревала.
Мы начнём с того, что позовём лаборанта. Девушка в белом халате подсядет к Мише, попросит его зажмуриться. И тихонько уколет его крохотным, в четверть пальца, копьём.
Тогда на кончике пальца выступит алая бусинка крови. Не бойтесь, её сотрут ваткой, и всё заживёт. Но прежде сделают отпечаток. Лаборант размажет каплю на стёклышке. Врач посмотрит под микроскопом. Анализ крови скажет многое: насколько тяжело протекает болезнь, скоро ли человек поправится.
Затем назначается электрокардиограмма. Не так-то просто произнести это длинное, учёное слово. Означает оно вот что. Есть такой металлический ящик, от него тянутся к человеку разноцветные провода. Человек лежит и ничего не чувствует. А в это время из ящика бежит бумажная лента, и автоматическое перо, похожее на мышиный коготок, торопливо рисует на ней замысловатую линию. Аппарат записывает сигналы сердца. Вы, может быть, не знали, что в сердце вырабатывается электрический ток? Этот ток очень слабый. Однако его можно уловить, усилить и записать. Красивый, ритмично повторяющийся узор на узкой полоске бумаги – так выглядит электрокардиограмма. Посмотрит на неё специалист и скажет, хорошее у вас сердце или так себе.
Глава 7. Живая тень
Между тем в коридоре слышится мерное поскрипывание. Распахиваются половинки дверей. В комнату въезжает кресло– каталка.
Мы усаживаем Мишу, укрываем его одеялом, кресло катится мимо палат. Мы шагаем следом. Старик лифтёр поджидает в конце коридора.
Внизу, на первом этаже, есть особенный кабинет. В самом конце длинного и гулкого пролёта, точно кровавый глаз, виден издалека сигнальный огонь над дверью: стоп! Без вызова не входить.
Дверь толстая, тяжёлая. За дверью глухая портьера.
Постепенно глаза привыкают к темноте, и вы начинаете различать фигуру человека, который сидит перед экраном, облачённый в тяжёлые доспехи. Это врач-рентгенолог. На нём фартук из просвинцованной резины и резиновая шапочка, руки – в толстых резиновых перчатках. Свинцовый щит прикрывает его снизу до половины груди. Всё это нужно для защиты от невидимых лучей.