Ему подарили ее совсем крошечной, а сейчас это могучий красивый зверь. Но львица осталась такой же ласковой и совершенно ручной. Днем ходит за хозяином, как собака, а на ночь пристраивается на его постели в ногах. И хоть часто Альфреду бывает очень неудобно спать, ему и в голову не приходит прогнать Бахиду.
— Ты настоящий друг, Бахида, — снова тихо сказал Альфред и опять погладил львицу. Она приподняла уши, прислушиваясь к голосу хозяина, посмотрела на него снизу вверх, и Альфреду показалось, что она качнула головой в знак согласия.
Да, Альфред знал, насколько этот зверь был преданнее, благороднее, честнее тех европейцев, которые окружали его тут, в Хартуме. Эти люди с радостью уморили бы его голодом и с удовольствием поделили бы его имущество. Лишь благородный доктор Пеннэ да австрийский консул были его друзьями. А остальные… Впрочем, остальные так же легко и с таким же удовольствием перегрызли бы глотки друг другу. Ведь каждый стоит один другого. Итальянец Ролле избил своего слугу-невольника так, что тот умер от побоев; аптекарь Лумелло — всем известно — по поручению какого-то врача отравил нескольких больных, добавив в лекарство яд. Никола Уливи — пожалуй, главный негодяй: убийца, мошенник, самый крупный в Судане торговец невольниками. Жестокость его не имеет предела — даже собственная дочь Уливи вынуждена была у губернатора просить защиты от издевательств отца…
Задумавшись, Альфред дошел почти до самого дома, когда его догнал запыхавшийся слуга консула и сказал, что консул просит господина Брема вернуться.
Консул встретил Альфреда в дверях.
— Только что я получил сообщение, которое должно заинтересовать вас, господин Брем, — сказал он, беря Альфреда под руку и провожая в комнату.
Затем консул подошел к столу, взял распечатанный конверт и протянул Брему. Это было письмо от одного из друзей консула, в котором тот писал, между прочим, что барон Мюллер разорился.
Несколько минут Альфред сидел неподвижно, и обрывки воспоминаний вихрем проносились в голове. Он вспомнил безудержные кутежи барона, которые тот устраивал, вспомнил азартную игру в карты, когда за один вечер Мюллер проигрывал огромные суммы. Может быть, и теперь произошло что-то подобное? Вполне вероятно. Но как же мог барон не подумать о судьбах людей, которых он послал в Африку и которые теперь остались тут безо всяких средств?
Из задумчивости Альфреда вывел голос консула:
— Вам надо немедленно найти средства и отправиться в Европу.
Брем быстро встал. Он вдруг почувствовал, что в нем что-то мгновенно изменилось — будто слетело оцепенение, в котором он жил последние месяцы.
Брем шел очень быстро, и Бахида, бежавшая легкой рысцой, едва поспевала за ним.
Они вошли во двор дома, где жили, и Альфред хотел немедленно пройти в комнату, но дорогу ему преградил разгуливавший по двору марабу. И тотчас же подскочили к нему два страусенка, громко хлопая крыльями, подбежали ибисы. Маленькая газель вытянула голову и терлась носом о плечо Брема. А еще через секунду с громким криком спрыгнул откуда-то сверху молодой павиан и принялся разгонять обступивших Брема животных. В другое время они, конечно, разбежались бы — драчливого павиана Перро побаивались все. Но сейчас животные будто чувствовали настроение хозяина и почти не обращали внимания на толчки, шлепки и щипки обезьяны.
За невысоким забором, разделявшим двор на две половины, мелькнула рыжая борода аптекаря Лумелло. Брем резко повернулся в сторону забора, но аптекаря уже не было. Возможно, он спрятался, возможно, помчался к какому-нибудь приятелю, чтоб рассказать об очередном «сговоре» Брема с животными и еще раз подтвердить: да, этот молодой немец — настоящий колдун!
Брем знал, что многие в Хартуме считают его колдуном, за ним даже укрепилась эта кличка. Причиной тому было умение «ладить» с животными, способность приручать их. Брем любил животных, животные любили своего хозяина, и вот эта, казалось бы, самая простая истина вызывала недоумение у многих европейцев, живших тут. Как — любить птиц и обезьян? Отдавать им все свободное время, тратить на них свои и без того скудные средства? Этого они не могли понять!
Да и где им понять, этим людям, ненавидящим все на свете, кроме самих себя, что можно любить животных, испытывать радость от общения с ними и вызывать у них ответную любовь?!
Брем усмехнулся, представив себе, как аптекарь, тряся рыжей бородой, рассказывает сейчас кому-нибудь об очередном «колдовстве» своего постояльца. Ну что ж, пусть рассказывает — это единственное, что ему сейчас остается.