Кое у кого были и другие, весьма существенные претензии к книге. О них не говорили громко, но о них и не молчали. И о них помнили, помнили всю жизнь, и даже после смерти Брема не могли простить ему многих высказываний.
Да и в самом деле, как он, добропорядочный немец, воспитанный в семье уважаемого пастора, впитавший в себя не только целительный воздух тюрингских лесов, но и великие идеи о превосходстве немецкой нации, посмел отступить от этих идей?!
Альфред посмел. И возможно, сознательно пошел на это. Он ничего не скрывал. В книге он был таким, каким был в жизни: в начале путешествия он презирал всех, кроме своих соотечественников. В Африке уже признает итальянцев и французов, греков и испанцев. Это для него — европейцы, которых он поначалу противопоставляет африканцам. Но прошло не так уж много времени, и Альфред понял, что дело не в нации, не в цвете кожи и не в том, на каком материке родился человек. И среди немцев есть такие негодяи, как барон Мюллер, и среди европейцев есть такие подлецы, как Лумелло и Никола Уливи. С другой стороны — и жизнь доказала ему это — и среди мусульман, и среди негров-язычников есть немало людей с добрыми и благородными, горячими и нежными сердцами.
И об этом он не раз говорит в своей книге.
Что ж, с точки зрения некоторых преподавателей это тоже ненаучные вопросы.
Но один за другим поднимались крупнейшие профессора Иенского университета, внимательно прочитавшие книгу студента и не только высоко оценившие ее, но и нашедшие в ней очень много нового и неизвестного для себя.
Один за другим голосовали они за то, чтоб присвоить Альфреду Брему докторское звание. И оно было присвоено. Впервые в истории Иенского университета на этом факультете было присвоено звание доктора человеку, представившему работу на немецком языке, а не на латыни.
1 мая 1855 года двадцатишестилетний Альфред Брем получил диплом и перестал быть «веселым студентом».
— Добрый день, господин Брем!
— Здравствуйте, господин доктор!
— Как вы себя чувствуете, господин доктор?
Брем едва успевал отвечать на приветствия. А ведь всего пять с небольшим лет назад, когда после окончания университета он приехал в Лейпциг, чтоб занять скромное место преподавателя в частной женской гимназии, у него не только не было знакомых в этом городе, но и когда этим знакомым полагалось бы уже появиться в достаточном количестве, их все-таки у Брема почти не было.
Это расстраивало и даже часто злило Альфреда, привыкшего постоянно находиться в шумном обществе своих коллег-студентов, знавшего в лицо почти всех студентов своего факультета, знакомого со всеми преподавателями и многими жителями Иены.
Брем понимал, что произошло в Лейпциге. Поначалу он — высокий, чернобородый (бороду Альфред так и не сбрил), автор трехтомного описания путешествия в Африку (книги, конечно, читали очень немногие, но многие слышали о них) — вызвал любопытство: не так-то уж много в Лейпциге преподавателей гимназий, а особенно молодых, да еще путешественников. Но вскоре любопытство уступило место другому чувству — возможно, это было недоумение, смешанное со страхом. Рассказывали, что этот молодой ученый мог устроить скандал на улице незнакомому и всеми уважаемому человеку, накричать на своих учениц, довести их чуть ли не до истерики…
И самое главное, что многое в рассказах о Бреме было правдой. Правдой, конечно, сильно приукрашенной, но почву под собой эти рассказы имели.
Действительно, однажды, проходя по улице и увидев, как какой-то господин избивает свою собаку, Брем сказал ему что-то резкое. В ответ он услышал брань, а на бедное животное посыпался град новых, еще более жестоких ударов. Вспылив, Альфред отобрал у хозяина собаки плетку и забросил ее в канаву, пообещав, что в следующий раз, если увидит подобное издевательство над животным, задаст взбучку самому хозяину. Альфред понимал, что его вмешательство не избавит животное от дальнейших издевательств, но разве он мог пройти мимо в ту минуту?
Конечно, принимая предложение преподавать в лейпцигской женской гимназии, Брем знал, на что идет. Дочки лейпцигских фабрикантов и купцов должны были получить тут лишь самое поверхностное образование. Ни о каком будущем после окончания гимназии не могло быть и речи — они должны стать лишь настолько образованными, чтоб уметь писать сентиментальные письма своим женихам, читать сентиментальные романы, а после замужества поддерживать светский разговор за чаем с традиционным немецким тортом. Да, Брем это понимал, и все-таки часто ему было очень трудно сдерживать себя, глядя в чистые и пустые, как безоблачное небо, глаза своих учениц. Ну какое им дело до птиц и зверей, зачем им знать о рыбах и пресмыкающихся?! Их познания вполне могут ограничиться кухонной зоологией — курица, жареная или вареная рыба, индейка или омары. А где и как они живут — зачем знать этим девицам?