— Претензий никто не имеет? — по обычаю спросил старший помощник.
— Нет, никто, — безобидно загудела команда.
— Это правильно…
— Посидим немного и на пище святого Антония…
Команда начала расходиться. По дороге к кубрику люди гомонили:
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
— Уходили от «Эмдена», а попали черту в лапы.
— А ты скажи, кто виноват в этом?
— Виновата, браток, война. Не знаешь разве: паны дерутся, а у мужиков чубы трещат.
— Да, пожалуй.
— Разве мы лазили бы здесь, если бы не война?
7
Нельзя сказать, что команда к создавшемуся положению на судне отнеслась равнодушно, но нельзя и утверждать, что она была им подавлена. Положение было не из утешительных, но поскольку привел к нему целый ряд закономерно последовавших причин, оно казалось команде хоть и неприятным, но вполне нормальным. Переход на половинную норму питания команда приняла как необходимую страховку от голода на случай непредвиденно длительного пребывания в море.
В то, что в нашем положении придется слоняться среди океана по воле волн, течения и ветра, может, месяц и больше, никто не верил. «Когда-нибудь кто-нибудь наткнется же на нас и здесь», — верила команда. В крайнем случае, если бы на нас наткнулся теперь даже сам «Эмден», мы ничего уже против этого как будто не имели бы.
«Не может быть, чтобы топя или расстреливая судно, „Эмден“ не забрал к себе в плен команду», — утешали себя люди. Только на всех судах мира да ещё на шахтах отчасти и команда и начальство в одинаковой мере подвержены несчастью или гибели. Во всех прочих предприятиях, в том числе и на войне, начальство от всех гибельных неприятностей стоит далеко в стороне. Вся наша судовая администрация вынуждена нести плен на беспомощном судне наравне с командой и поэтому прилагала все силы, чтобы найти способы спасения.
Для облегчения положения людей на судне и спасения самого судна на втором совещании администрации решено было использовать команду на разных работах по возможности минимально и лишь в крайней необходимости.
Из трех котлов под парами оставался только один, в котором поддерживался пар лишь для динамо-машины и рефрижератора. На вахты у котла выделялось по два кочегара, для вахт у динамо и рефрижератора — по одному машинисту, и для вахт в машине у центробежки и прочих механизмов — по одному смазчику или машинисту.
Вместо двух вахт в сутки на одного человека в ходу при новом расписании еле приходилась одна вахта в полтора суток. До минимума сокращены были вахты и на палубе. Такое использование людей на вахтах и прочих судовых работах должно было приберечь силы команды, переходившей на половинный паек питания.
Для наблюдения за горизонтом по инициативе старшего помощника над вахтами фок-мачты устроена была небольшая деревянная площадка. Вся палубная команда дежурила на этой площадке по часу с биноклем в руках день и ночь.
С освещением судна больше не прятались. Вместо выключенных сигнальных ходовых огней на половине высоты обеих мачт поднимались на ночь обыкновенные, видимые со всех сторон, круглые фонари.
Было проверено действие обоих, давно не бывших в употреблении гудков, вытащены из подшкиперской никогда до этого не употреблявшиеся ракеты, проверена на паре штук их пригодность к действию. Ракеты действовали превосходно.
Мы были на расстоянии приблизительно четырех градусов широты от экватора. Солнце в полдень буквально стояло у нас над головой и не давало никакой тени. За всё время нашего хода только дня три-четыре выпало таких, когда дул легкий муссон от экватора в сторону Азии. Большей частью и днем и ночью океан был как мутная стеклянная гладь. Эта гладь так незаметно сливалась с густо насыщенным парами воздухом у горизонта, что казалось иногда, будто мы плывем не по океану, а по воздуху. Еле заметные очертания горизонта вырисовывались в океане только к вечеру и совершенно чистыми были только по утрам, когда охладившийся за ночь воздух очищался немного от густо насыщающих его испарений океана.
Потому что всё в нашем положении было ново для нас, вся команда была пока в хорошем настроении и не скучала. Люди, благодаря тому, что раз в полтора суток приходилось ходить на легкую вахту, несли ее охотно, а те, кому приходилось бездействовать, охотно отдыхали от прежних утомительных вахт и не очень скучали за ними.