— А когда шли акулу выглядывать, был он или нет? — спрашивали один у другого кочегары.
— А может, он свалился где и лежит?
— Он ночью говорил, что «мабуть, я вже не выдержу», — припомнил один из кочегаров, ночевавших ночью на трюме.
— Может, он упал где и лежит мертвый?
Догадка кочегара о том, что Хойда, быть может, уже умер, вызвала на лицах людей не страх и изумление, а только короткое молчаливое удивление.
«Неужели уже началось?» — как бы вопрошали их устремленные на кочегара широко открытые глаза.
— А на койке его нет? — начали спрашивать друг у друга, когда прошел первый момент удивления.
— На койке его нет и в кубрике не видно…
И матросы и кочегары, кто посильнее, интересуясь втайне тем, что на судне началось опять что-то новое, с серьезными и озабоченными лицами пошли по всем закоулкам судна искать Хойду.
Но ни получасовые поиски, ни расспросы о Хойде никаких результатов не дали. Никто Хойды с самого утра не видел и в самых сокровенных закоулках присутствия его не обнаружил. Когда почти все искавшие сошлись опять к трюму № 2, кочегар Бородин высказал вдруг то, о чем почти все подумали, но не решались сказать.
— Я, товарищи, догадываюсь, где Хойда, — начал Бородин.
— А где? — почти одновременно спросило несколько человек, зная наперед уже, что ответит Бородин.
— Он выпал за борт… И не по неосторожности, а умышленно.
— Так оно, вероятно, и есть… Ты это правильно говоришь, — прошипело несколько голосов в ответ Бородину.
— Это не акула шлепнула хвостом, а шлёпнул в море Хойда.*. Это он сам утопился!
— Молодец!.. Все равно издыхать… По крайней мере, перестал мучиться…
Ни один человек ни вслух, ни молча не пожалел о том, что Хойда насильно покинул жизнь. Не меньше половины нашлось даже таких, что, беря в пример, позавидовали мужеству Хойды. Они на такой поступок, какой совершил Хойда, были пока не способны. Когда доложили о происшедшем старшему помощнику, уменьшившийся на треть в объёме старший помощник пришел к команде, коротко и без удивления расспросил глухим голосом о последних днях Хойды и, обессиленно човгая туфлями на босу ногу по палубе, побрел к себе в каюту. После ухода старшего помощника около трюма устало и с передышкой говорили о Хойде еще около часа, припоминая все слова его и поведение в предыдущие дни.
Когда разговор оборвался, Бородин окликнул Билого:
— Билый, ты не спишь?
— Нет.
— А ну пойдем на бак. Покажешь, по крайней мере, где он шлепнул.
Билый неохотно, но без протеста начал кряхтя подниматься с трюма.
— Матисен, пойдем, — позвал Бородин Матисена.
Билый, Бородин, Матисен, а за ними еще человека три поднялись к левому борту.
— Вот как будто здесь, — указал Билый за борт. — Ведь я не спал тогда и ясно слышал, как что-то шлепнуло.
Свесивши через перила головы, кочегары некоторое время молча смотрели на спокойную воду у борта, а потом Бородин сказал:
— Это самая просторная и завидная могила в мире…Отсюда началась жизнь…Если б я был хоть поганеньким царем на Земле и жил у моря, я своих подданных хоронил бы только в море.
Кочегары глядели в прозрачную иссиня-голубую воду. Вдруг молодой смазчик Журбин, искривив костлявое нервное лицо в гримасу отвращения, отошел от релинга и промолвил:
— Слушайте… Идем отсюда… Скорей идем!
Кочегары с удивлением посмотрели на Журбина.
— Что с тобою? — спросил, пристально и озадаченно глядя на Журбина, Бородин.
— Ничего… Идем, — ответил, по-прежнему кривясь, как от зубной боли, Журбин.
Кочегары с недоумением, молча переглядываясь друг с другом, пошли за Журбиным к трапу на нижнюю палубу.
Оставшись позади всех, Матисен негромко сказал Бородину:
— Ни о чем не спрашивай его. Его потянула глубина.
— Да?
— Да. У некоторых людей недуг такой.
— Ну ладно.
Забыв скользнуть по привычке по горизонту взглядом, кочегары с опущенными головами медленно спустились с бака и молча разбрелись по своим постелям на трюмах.
Занятые с самого утра поисками Хойды, а потом разговорами о нем, люди не заметили, как на северной стороне небосвода начали пузыриться часов с семи утра небольшие облачка, как количество этих облачков с каждым часом увеличивалось и как все они быстро двигались на юг. Только часов в двенадцать дня, когда резко зашумел между снастями ветер, люди, испуганно поднявшись на трюмах, неожиданно увидели и лохматые пузыри облаков на небе и зарябивший мелкой волной океан. В океане начинался зимний муссон, начался иногда месяцами дующий в одном направлении, часто доходящий до силы урагана ветер.