Было ранее субботнее промозглое осеннее утро. Тягостные мысли бродили в голове Катерины, также медленно и печально, как она бродила по своей квартирке. И все вместе они добрели до шкафчика в кухне, где хранились лекарства. А там и феназепам откопался. Прописывали как-то его от бессоницы. А в холодильнике вчерашнее, полбутылки, вино затерялось. И вот когда тягостные мысли слились в одну, что жизнь – отстой. А сама Катерина присела на табуретку в кухне и уже собралась, высыпав себе в рот практически весь набор таблеток, запить это все вином…Внутри неё что-то отчаянно воспротивилось такому глупому и преждевременному методу ухода из жизни. Реально воспротивилось, да ещё и высказалось по этому поводу нелицеприятно в адрес Катерины: “Ты что это задумала, дрянь такая? Ты хочешь лишить меня существования? Да как ты смеешь, человечка, приземленная, такие поступки совершать, со мной, не посоветовавшись? А ну, марш в туалет, выплевывай всю эту гадость!”
Катерина вдруг встрепенулась всем своим крупным телом, выплюнула, не добежав до туалета, все таблетки прямо на кухонный пол. “Господи! Что ж это я творю то?” – подумала тревожно. И пошла в ванную за тряпкой, подтереть выплюнутое.
“Именно, что творишь? Тебе хорошо, ты дохлая будешь лежать и плевать значит тебе на тех, кто тут с тобой жить должен в наказание”. – голос внутри все не унимался. Хотя, Катерина не то, чтобы его слышала. Просто, как будто, это её “я” раздвоилось и сейчас говорило само с собой. “Так что, давай, соберись, размазня, и существуй дальше, и страдай молча, – голос внутри все не унимался, – а то мне силы необходимы”.
Катерина, протерла пол, унесла и прополоскала тряпку в ванной, потом повесила её на батарею, чтобы просохла. И задумчиво вернулась на кухню, приготовить себе ромашковый чай. Присела на ту же табуретку и только тут вздохнула с облегчением: “Спасибо, тебе, господи! От такой беды меня спас. Как же это я так!”
“Да какой, там, господи, это я тебя отвратила от беды, – голос внутри был сердитый, – ты у меня ещё поживешь долго, помаешься! Это я тебе гарантирую, не будь я Атлетой!”
***
Ангел метеорным ураганом ворвался в кабинет высшего Харя, вообще не реагируя на порыв Агонийи его туда не пустить. Захлопнув дверь практически перед носом секретарши, он направился прямиком к столу Имадундила Спируловича. И встал перед ним в позе сурового укора.
– Где Атлета?
– Соскучились? А Атлеточка по делам отправилась, да, вот дела какие-то у неё быстро так нарисовались, даже со мной не попрощалась, кровиночка моя. – Имадундил Спирулович посмотрел на ангела и почесал свой…носовой выступ.
– Какие дела? Я почувствовал насильственное энергетическое вмешательство. – ангел потихоньку начинал испытывать отнюдь не ангельские эмоции. А именно гнев. – Так куда вы её сослали и за какие – такие прегрешения?
– Да никоим образом, даже не думали никогда так поступить с кровиночкой моей, единственной, только вот понимаете, порядки у нас тут такие строгие, что ни-ни. А если вдруг кто-то да-да, то соответственно и среагировать надо должным образом. Опять же ответственность на мне высокая, за всех ведь радею, ночами не сплю. Мне все здесь, как родные. Но что бы кто-то вдруг оступился, такого не потерпим. Мы и сами приняли меры, а то нам проверяющих, ой как хватило вот по тому случаю. А здесь вот какой. – Имадундил Спирулович немного приостановился в своем словесном по…повествовании, чтобы набрать побольше воздуха и продолжить. Но ангел его опередил:
– Ты мне скажешь, козья харя, куда дел Атлету?
– Ну зачем сразу так официально? Можно по-простому, по-соседски, по имени отчеству. У нас ведь схожие ведомства. Нам надо держаться вместе. Мы – внедряем, вы – изгоняете. Вот все и взаимосвязано. Мы – без вас, вы – без нас, что рыба без глаз. Работнику работа, руководителю забота. А забота у меня обо всех. По мере сил и возможностей своих забочусь обо всех и каждом в отдельности. Вот и Атлеточка, кровиночка моя, уж так заботился, так лелеял её, и вот что учудила мне на старости лет…