Царевна исподтишка на юношу взгляд кинула, усмехнулась про себя, вынула из ушей две жемчужины чистые и подала их казначею со словами:
— Отнеси нашему гостю этот мой вопрос, пусть соизволит на него ответить.
Тот повиновался. Юноша перлы принял, тотчас весы достал, взвесил их, смерил и из своего кошелька отобрал три других жемчужины, по размеру подобных первым, отослал все пять царевне. Взяла она пятерку жемчугов, гирьку серебряную на чашку весов кинула, вес каждого проверила, а потом той же гирькой их в порошок растерла, добавила щепотку сахарной пудры, перемешала и опять гостю передала. Все присутствующие глаза широко раскрыли, а юноша никакого замешательства не выказал, велел подать ему чашу молока, высыпал туда смесь, размешал и назад к царевне отправил. Девушка выпила молоко, а из осадка на дне замесила тесто и разделила его на пять равных частей, снова взвесила… Потом сняла с пальца перстень драгоценный и вручила его своему посланцу. Получив кольцо, витязь надел его на палец, а затем вытащил дивный самоцвет, который ярким огнем горел, — и передал невесте. Взяла она тот камень огневой в руки, потом распустила ожерелье свое драгоценное, выбрала там другой, под пару присланному, все прочие перебрала — нет третьего, им подобного. Она в те два золотую нить продела, вернула их юноше. А он велел подать ему голубую бусину, нанизал ее рядом с сияющими самоцветами и тем завершил обмен. Царевна при виде этого расцвела улыбкой, приняла самоцветы и бусину и молвила отцу:
— Ну, отец, я спор проиграла, теперь дело за тобой, готовь свадьбу, отдавай меня победителю и избраннику моему, которому нет равных в мире.
Царь очень обрадовался такому повороту дела, но сказал:
— Душа моя любезная, хоть я и видел каждый твой вопрос и его ответ, смысл их остался для меня сокрытым, расскажи мне по порядку, что все это означало?
И премудрая царевна ему ответила:
— Когда вынула я из ушей две беспорочные жемчужины и послала ему, я хотела сказать: «Жизнь — всего два дня, прихода день и день ухода». А он в ответ мне: «Даже если бы их пять было, пролетели бы они так же быстро». Тогда я растерла жемчуг и смешала с сахаром, подразумевая, что если замутить жизнь сладострастием, то вновь разделить их будет никак нельзя. Но он высыпал порошок в молоко, и вот сахар растаял, а тяжелый жемчуг опустился на дно, — так легко решил он эту трудную задачу. Выпила я молоко, признала, что я пред ним — ровно младенец, и тотчас послала ему свое кольцо обручальное, то есть согласилась стать его женой. Он же, прислав мне бесценный самоцвет, как бы говорил, что нет ему в мире достойной пары, как нет равного тому самоцвету. Но я подобрала камень той же цены и свойств, в знак того, что я ему не уступаю, и тогда он одарил меня благодатной бирюзой, чтобы защитить наше счастье от дурного глаза. Вот почему я радуюсь всей душой.
Царь увидел, что дочь отбросила непокорство и гордыню, тотчас устроил все что надобно для свадебного торжества, разбросал вокруг сласти, воскурил благовония и соединил брачными узами два сияющие светила, сочетал розу с кипарисом, и они зажили мирно и счастливо, в радости и наслаждениях.
На том славянская княжна завершила свой рассказ, а утро уже окрасило все вокруг алым цветом розовых лепестков, но Бахрам не спешил уходить, он обнял стан прекрасной подруги и спокойно уснул.
Повесть магрибинской царевны, рассказанная в Голубом дворце
В среду, как только лучи солнца коснулись небесного свода и густая чернота сменилась сияющей лазурью, шах, влекомый сладостным желанием, направился к Голубому дворцу, дабы встретиться с его хозяйкой, прекрасной царевной из Магриба*. Жаркими и сердечными были ее ласки, так что зимний день показался особенно коротким, а вечер нагрянул неожиданно, но Бахрам захотел продлить время радости и обратился к царевне с просьбой показать свое искусство рассказчицы. И она отверзла алые уста, вознесла хвалу шаху, а затем стала ткать чудесный ковер повествования.
Жил в Египте купец, говорила прекрасная Азариюн, звали его Махан, стройный и пригожий, богатый и удачливый. Красотой и добрым нравом он привлекал к себе сердца, словно Юсуф Египетский*, так что было у него множество друзей, и каждый стремился сделать ему что-нибудь приятное, зазвать к себе в гости, устроить прием в его честь. Однажды пировал он с приятелями в саду одного из них, застолье продолжалось весь день, перемены блюд следовали одна за другой, да и выпито было немало, неудивительно, что к вечеру у Махана зашумело в голове, и захотелось ему немного передохнуть от буйного веселья, удалиться из круга пирующих. Поднял он глаза к небу, увидел, что ладья месяца качается как на волнах, и побрел, шатаясь, в чащу густую, заплутался между деревьев. Место показалось ему незнакомым, стал он озираться кругом и заметил в отдалении человека, который представился ему известным. Тот приблизился, произнес приветствие, и Махан окончательно узнал его — это был его сотоварищ по торговым делам. Он сказал: