Хитрость няньки оказалась очень кстати: Рамин увидел, что в окне блеснул огонек, и тотчас догадался, что его луноликая возлюбленная — там. Подошел он ближе к крепости, преодолел обрывы и скалы, по которым и серне горной не пройти, но ведь влюбленный преисполнен такой силы и отваги, что ему и смерть не страшна! Любовь будто укрепляет его дух и тело, он летит как на крыльях, уже не разбирая в безумном любовном ослеплении, где свет, а где мрак…
Вис из своего оконца разглядела Рамина, приблизившегося вплотную к стене, и заметалась по комнате словно тигрица. Собрала сорок дорогих китайских шелков, которыми был украшен покой, связала, скрутила, веревку из них свила и спустила ее из окна, Рамин белым соколом взлетел наверх, кинулись они друг к другу, обнялись, озарили покои крепостные словно звезда с луной. Казалось, в одной чаше слились молоко и вино, расцвели в одно время роза и лилия, соединились вместе любовь и красота… Расцеловались влюбленные, и все невзгоды будто отступили, горести разлуки позабылись. Они вошли в трапезную, взяли в белые руки золотые кубки с вином, и потекла любовная беседа: рассказывали один другому, как дни ползли в разлуке, как тщился Мубад помешать их любви, как они тосковали, как на встречу уповали. За окнами бушевал зимний ветер холодный, тьма непроглядная округу окутала, а им и невдомек — ведь их согревали три огня, три светоча озаряли. Первый огонь пылал в очаге, ярким цветком расцветал, второй прятался в пурпурной влаге, что наполняла кубки, а третьим огнем была любовь, которую источали сердца Вис и Рамина, так что пребывали они в блаженстве и счастье, не помышляя о том, что утехам их может придти конец и радость свидания сменит тоскливая ночь разлуки. Рамин, глядя на Вис, преисполнился таким ликованием, что запел, подыгрывая себе на арфе:
Вис нежно взглянула на прекрасного друга, налила вина ему и себе, поднялась с золотой чашей в руке — ну прямо белоснежный нарцисс с кипарисовым станом! — и молвила:
— Пью за тебя, мой Рамин, за верность твою и преданность! Я в жизни искала большего, чем величие царское, мне надобно было больше, чем великолепие и красота, и в тебе обрело мое сердце солнце, которое озарило для меня весь мир. До самой смерти буду я любить тебя, никогда от тебя не отступлюсь. Да будь в этой чаше не вино, а яд смертельный, я бы и тогда выпила его с радостью во имя нашей любви.
Она осушила чашу и множество раз поцеловала Рамина, а он отвечал ей ласками и лобзаниями. Так провели они ночь до рассвета, а потом и следующую ночь, и ту, что за ней, — девять месяцев пролетели в любовных утехах, за кубком с рубиновым вином. Ложем любовникам служили благоуханные цветы, пищей — хмельной сок винограда (хотя и других припасов в крепости было предостаточно, надолго хватило бы), беседы их сопровождали музыкой чанг и руд, Рамин слагал песни в честь вина и любви, воспевал свою возлюбленную. И пока они предавались наслаждению в той запертой крепости Эшкафт, никто не знал о них ничего — никто, кроме Зарингис, прекрасной колдуньи из Мерва.
Победоносное возвращение шаха Мубада
Влюбленные в замке Эшкафт миловались и предавались радостям жизни, а шаханшах тем временем в пух и прах разбил войска кайсара, отобрал у него Армению и Арран*, утвердил свою власть над многими странами, до небес вознес величие свое и славу. Военная добыча росла словно горный хребет, несметные богатства стекались к Мубаду в виде дани от покоренных правителей и народов, над всем миром простер он длань своего владычества и в полном блеске вернулся в Мерв. Но только в Мерве его никто не ждал, и радости он там никакой не нашел: жена в заточении, Зард ее стережет, а Рамин неизвестно где обретается… А тут еще явилась к нему Зарингис, чародейка известная, повела речи недобрые, вселила в ревнивую душу царя ужасные подозрения и жгучую злобу.