С тем и вернулся Зард к царю, а шах Мубад от такого ответа пожелтел как шафран, озлился, стал допытываться у брата, верно ли тот передал вести, сам ли видел свадьбу Вис. Зард все подтвердил, рассказал досконально — ведь такую дерзость в Махабаде явили, клятву нарушили, знатному послу никакого почтения не оказали!
Разговор этот при вельможах Мубада происходил, они так и заскрежетали зубами от гнева, стали говорить, что надобно наказать правителей Махабада, пойти войной на непокорную страну, разгромить и сжечь там все, чтоб неповадно было впредь ослушание допускать. И в душе Мубада загорелся огонь возмездия.
Воссел Мубад на трон, вызвал к себе писцов и гонцов и составил послания всем государям окрестным, вассалам своим. В тех грамотах корил клятвопреступницу Шахру, оповещал всех, что двинет войско на Махабад, одним приказывал выступать, других призывал помощь оказать, словом, ополчение скликал. И всколыхнулись тут князья и цари, вышли боевые дружины из Табаристана* и Хорасана, из Хорезма и Турана*, из Хиндустана и Китая — несметное войско собралось, словно настал день Страшного суда.
Война Мубада с Махабадом
Дошла до славного Виру весть, что со всех концов земли движутся на Махабад отборные войска, а ведет их сам шах Мубад. Это случилось в то время, когда во дворце еще шли пиры по случаю свадьбы Виру и Вис, торжества, на которые собрались князья и вельможи из Хузистана, Истахра* и Исфахана, из Рея и Гиляна*. Они услыхали, что шаханшах выслал рать на славный город Мах, и немедля отправили гонцов за своими дружинами, за воинами наилучшими — захотели гостеприимных хозяев поддержать. Так получилось, что встали в степи друг против друга два войска: всю долину запрудили, в горный хребет ее превратили. Одни пылали жаждой возмездия, другие свою честь и жизнь хотели защитить, с одной стороны были отважные витязи, с другой — храбрые, как львы, богатыри, и волновалось это море людское словно пучина океанская под натиском свирепого ветра, вздымающего огромные волны и бросающего их на прибрежные скалы, разбивая в пыль водяную и пену.
Едва настало утро и владыка-солнце взошло на свой небесный престол, раздался гром барабанов и над полем битвы вырос лес знамен и значков, они развевались и сверкали на ветру, украшенные золотыми навершиями в виде орла и сокола, павлина и Симорга*. На родовых стягах виднелись изображения гордых тигров и свирепых вепрей, бесстрашных волков, диких барсов, а под ними стояли готовые к бою, львы-воины, богатыри и герои. И вот запели, и зазвенели ратные трубы, замерли на миг боевые ряды, а потом разом бросились друг на друга, и закипела смертельная сеча. Казалось, сражающиеся забыли о страхе смерти, казалось, обуяло их кровавое безумие: не страшась ни булатных мечей, ни стрел, ни острых копий, они ринулись в бой, ища лишь воинской славы. Из-под копыт боевых коней вздымалась до небес пыль, вновь опадала вниз на поле брани и покрывала густым слоем лошадиные спины и воинские доспехи, превращая вороных скакунов в серых, а молодых витязей — в седовласых старцев; пыль забивалась в рот и в нос, в глаза и уши, но никто не обращал на это внимания, ибо две стальных горы, две рати, сошлись вплотную, сшиблись, высекая искры и исторгая стоны, лязг и грохот, и развести их теперь было никому невмочь. За грозным шумом битвы не слышно было голоса благоразумия, говорили лишь копья и мечи, на клинках которых расцветали алые розы и тюльпаны…
И вот уже сражен, пал с коня славный царь Карен, отец Вис, а вокруг него полегли сто тридцать витязей его дружины. Росли на глазах груды мертвых тел, меж ними побежали кровавые ручьи и реки, а небосвод все сыпал сверху алый зловещий град. Виру увидел, что погиб Карен, а с ним и другие верные бойцы, обернулся к своим соратникам и воскликнул:
— О благородные друзья мои, укрепите свое сердце, ведь рыцарю не пристало бежать от опасности! Взгляните на павших родичей, на царя нашего, положившего жизнь за правду, неужели мы не отомстим за их смерть?! День близится к концу, соберемся же с силами, дадим врагу отпор суровый — пусть возрадуются души наших погибших!
И от этих слов воители Махабада приободрились, теснее сплотили ряды и понеслись над полем как грозное пламя, налетели на неприятеля, ослепили сверканием мечей, оглушили яростным кличем боевым, — и вот уже их копья пронзили вражьи тулова, словно вертелы дичь охотничью, их стремительные стрелы за несколько мгновений уподобили противников чучелам пернатым, а булатные клинки оросили землю кровью. Смерть, как злой ветер, пошла гулять по полю, срывая головы, точно листья с деревьев, подсекая тела, будто стволы тополиные, и не было ей угомону. Тут и день погас, а с ним — торжество Мубада, который утратил свой перевес и вынужден был под покровом ночи отступить, скрыться с поля боя.