Немного смягчившись, Жадов попросил карту-«сотку» и стал отмечать тонко заточенным карандашом танкоопасные направления. Начертил одну, вторую, третью линии. Последняя подходила вплотную к Обояни. Нанося рубежи предстоящей обороны, командарм одновременно обращал внимание на необходимость тщательной организации системы огня и, в первую очередь, противотанковой. Потребовал он от Родимцева создать обширные минные поля перед нашими окопами. Вглядываясь в карту, молча слушал приказ командира Родимцев, а сам уже прикидывал, что для выполнения поставленных ему задач потребуется не менее месяца.
— Приказ ясен? — закончил Жадов.
— Так точно.
— Если ясно, выполняйте. В организации противотанкового и вообще артиллерийского огня вам поможет командующий артиллерии армии генерал Полуэктов. Оставлю его у вас.
Как только командующий уехал, штаб и политотдел приступили к работе по организации обороны. Начальник штаба Григорий Сергеевич Дудник сел за стол готовить приказ дивизиям. Оставленный в корпусе командующий артиллерии Полуэктов отправился на боевые позиции к артиллеристам. Родимцев подсел к телефону, стал названивать по дивизиям. Пока он говорил с комдивами, Дудник подал ему на подпись подготовленный приказ. Родимцев пробежал глазами по листку бумаги.
«Командирам дивизий 32 гв. с. к.: 1. Соединениями корпуса наступление прекратить и перейти к прочной обороне на захваченных рубежах в своих границах. 2. Организовать хорошо продуманную систему огня, в первую очередь, противотанковую. Подтянуть орудия ПТО и ПА к переднему краю в боевые порядки пехоты. 3. Все оружие, боевые порядки и тылы закопать в землю и тщательно замаскировать. 4. Танкоопасные направления замаскировать, особенно на стыках и флангах.
Командир корпуса
гв. генерал-майор А. Родимцев».
Вздохнув, — «опять оборона», — Родимцев подписал приказ. Офицеры связи повезли приказ в дивизии, а оттуда начали поступать странные донесения. В них сообщалось, что противник отходит в южном направлении, оставляя на старых позициях мелкие группы прикрытия. Командиры дивизий по своей инициативе начали преследовать отходящего врага. Офицеры связи не успели доставить приказ о жесткой обороне. Конечно, Родимцев мог по телефону приостановить начатые наступательные действия. Но не поднял трубку. «Что это? — мучительно думал он. — Противник наконец выдохся и отходит, или это очередная хитрость, заманивает, чтобы потом на наших же плечах ворваться на Обоянь?» Родимцев помнил недавний разговор с командармом и его строгий приказ на прочную оборону. Но сведения поступали и поступали — враг отводил свои главные силы. Как быть? Приказ есть приказ. Но ведь ситуация резко изменилась. Враг действительно отводит свои главные силы, и не воспользоваться этим грешно. Родимцев медленно ходил из угла в угол, мучительно решая, как быть. Наконец, убедив себя в правоте, дал «добро» своим гвардейцам на наступление. По-своему рассудил он о своем поступке. «Без риска на фронте нельзя. Разве не рискует боец, подымаясь на бруствер окопа, идя в атаку? Рискует. Разве не рискует бронебойщик, подпуская огнедышащую танковую махину на двадцать метров? Рискует. А что же, командир дивизии, корпуса может на войне без всякого риска жить? Нет, не может. Только у него риск особый. Это риск чести, риск совести, риск остаться самим собой». И он твердо поднял телефонную трубку, связался с командующим армией, сообщил о действиях противника, об отданном приказе наступать.
— Добро, — неожиданно для себя услышал он. — Рискнем, Родимцев, семь бед — один ответ.
Родимцев был доволен, что командарм понял его. По всей видимости, армия тоже еще не получила приказ о наступлении, но все данные говорили, что этот час настал.
После Сталинградской битвы, когда Родимцев со своим корпусом перешел из шестьдесят второй армии в подчинение командарма Жадова, он не сразу смог перестроиться. Резкий, жесткий, неуступчивый Чуйков. Интеллигентный, мягкий, но тоже не менее требовательный Жадов. Разные по характеру, они вместе с тем были одними из самых опытных, грамотных, умелых командармов в войсках. Первое время не все планы, предложения Родимцева принимал новый командарм, частенько поправлял, даже отменял принятые им решения. Человек, не склонный к долгим обидам, Родимцев объяснял для себя такое поведение командарма чрезвычайной, порой чрезмерной осторожностью. Но надо быть справедливым, время показывало, что осторожность командарма обычно оправдывалась на деле и приносила только пользу. И когда сегодня Жадов, не раздумывая, согласился со смелым решением Родимцева, тот понял, что это неспроста, значит, что-то готовится.