— А чья рота переправляется первой?
— Рота автоматчиков гвардии капитана Подкопай.
— Это не тот ли, что захватил комендатуру в Кременчуге?
— Так точно, Александр Ильич, он самый.
— Ну, такой не подведет, готовьтесь, к началу переправы подскачу.
Однако добраться до харитоновского НП оказалось не просто. Хоть и стреляный воробей был шофер Нестеренко, но непроглядная темнота и непролазная грязь надолго взяли «в оборот» «виллис» командира корпуса. Николай с большим усилием вел машину, старался поспеть к началу переправы.
— Ну и дорожка, товарищ генерал, будь она проклята. Впервые еду по такой.
«Газик» подъехал к переправе, когда уже при полной тишине и светомаскировке гвардейцы Подкопая начали посадку на плоты и в лодки. Тут же был и командир полка. Генерал осмотрел выбранное место переправы и остался доволен. Действительно, участок для переправы был хорошо прикрыт от вражеских наблюдателей. Подъездные пути были твердыми, что позволяло успешно грузить технику.
Спокойно без спешки и суеты размещались автоматчики в лодках. В каждой до десяти бойцов. На плотах устанавливали станковые пулеметы с расчетами и гребцами, по два противотанковых орудия. На одном из плотов укладывали боеприпасы и продовольствие.
Противник изредка вешал «фонари», пускал ракеты, пытаясь осветить русло Днепра. В такие моменты переправа замирала, а прибрежный кустарник надежно укрывал бойцов и переправочные средства. Здесь даже дождь сыграл на пользу гвардейцам. Чуть притопленный берег как бы отодвинул кусты дальше в реку, и за ними на плаву были замаскированы и плоты и лодки.
И вот «деревянная флотилия» отчаливает. Родимцев с напряжением всматривается в темноту. Ждет. Примерно через час раздался чуть слышный всплеск — и «флотилия» прибыла на место.
— Рота в полном составе высадилась на правый берег, — передал по рации Подкопай.
— Добро, Ваня, начинай, — по-отцовски напутствовал Родимцев. — Если что, я у себя на НП буду.
4
К рассвету все бойцы полка вместе с подполковником Харитоновым были на другой стороне. И как только последнее подразделение полка высадилось на правом берегу, рота Подкопая, развернутая на широком фронте и усиленная орудием и двумя станковыми пулеметами, начала бесшумно продвигаться вперед. Бойцы, маскируясь в складках местности и в кустарнике, кто ползком, кто короткими перебежками медленно, но верно приближались к вражеской траншее. Оттуда — ни звука. Уже метров тридцать остается. Один бросок — и траншея будет нашей. А немцы спят. Вот один из них, стоя спиной к нашим, разводит руками, потягиваясь спросонья. Медленно оборачивается. Перед ним… советский офицер. Руки взметнулись вверх, белесые ресницы часто-часто заморгали.
Послышался громкий и повелительный голос Подкопая:
— Гвардейцы, в атаку!
Штык, граната, автомат пошли в дело. Послышались крики, визг, шумный неразборчивый разговор. Все это происходило темной ночью в траншеях гитлеровцев, куда неожиданно ворвались гвардейцы. Остатки оборонявшегося на этом участке 308-го пехотного полка гитлеровцев откатывались к селу Табурище, где, по данным советской разведки, сосредоточивался для контратаки 326-й пехотный полк противника с десятками танков.
Переправа нашего полка и дерзкая атака на рассвете оказались для немцев полной неожиданностью. По-разному делились своими впечатлениями пленные гитлеровцы. Одни молчали, другие трусливо заискивали, вымаливая пощады. Рыжий верзила со знаками различия обер-лейтенанта, которого пленил сам Подкопай, вообще ничего вразумительного сказать не мог. Оказалось, что фриц оказал сильное сопротивление и Ивану с трудом удалось «переубедить фрица», треснув прикладом автомата по лбу. Операция эта закончилась для фашиста не безболезненно. От неожиданности он откусил кончик языка и теперь лишь мычал да таращил глаза.
Другой пленный, рядовой Шульц, молол языком не уставая.
— Мы слишком были беспечны, — заикаясь, лопотал он. — Офицеры нам говорили, что на этом участке русские никогда не осмелятся на переправу. А что получилось… — Он беспомощно пожал плечами. — От нашей роты осталось три солдата и один офицер. И те в плену у вас оказались.
— Это хорошо, война для вас кончилась.
— Нет, господин офицер, не хорошо…
— Что не хорошо?
— Плен, господин офицер. Это хуже, чем быть убитым в бою. Вы нас все равно расстреляете.
И только когда ему объяснили, что советское командование не расстреливает пленных, он притих и начал сопливо всхлипывать.