— Буэнос диес, — произнес он, подходя к старику смотрителю, глаза которого, словно буравчики, прощупывали посетителя.
— Русский? Интернационалист? — неожиданно перешел на русский язык старик.
— Доброволец. А вы где выучили русский? — несколько растерялся Павлито.
— Ну, где выучил, там меня уже нет. Но, если тебя очень интересует, скажу. Ездил на заработки во Францию, дома руки свои приложить было негде. В Лионе жил и работал вместе с вашими русскими, с теми, что по глупости бежали от революции. Вот, живя с ними, и выучил язык. Ну, да ладно, ты-то зачем пожаловал?
— Друг у меня лежит здесь, раненый. Наведать надо.
— Друга обязательно надо навестить, — поддакнул дед. — Без этого никак нельзя. Товарищество — оружие крепкое и надежное.
— Ну, пойду, — попытался Павлито бочком протиснуться мимо деда.
— Куда? — вытаращил глаза настырный сторож.
— Куда, куда? В палату!
— Э, нет, сынок, так не пойдет. Сегодня посещения запрещены, пустить не могу. Приказ есть приказ. Ты человек военный и должен понимать.
— Но я с фронта, у меня несколько часов.
— А раненым необходим режим, тишина, спокойствие. Ты хочешь, чтобы твой друг выздоровел быстро?
Павлито смотрел на въедливого старичка и не мог понять: шутит он или всерьез не собирается пропускать?
— Нет, я тебя спрашиваю, — крутил крючковатым пальцем дед пуговицу на френче, — ты хочешь, чтобы твой камарада быстро поправился?
— Ну, хочу.
— Тогда давай пакет, я ему передам, а ты ступай от греха подальше. А то выйдет врач, и тебе тогда несдобровать.
Павлито спешно припомнил знакомые ему добрые эпитеты, ласковые слова, пытаясь ублажить неприступного старика, но тот был тверд.
Делать было нечего. Павлито передал неприступному блюстителю порядка пакет и вышел из проходной.
— Асталявисте, — услышал он голос деда. — Приходи через день, когда будут приемные часы.
Павлито отошел метров пятьдесят от проходной и остановился в надежде, что все же придумает, как проникнуть в госпиталь. И вдруг его внимание привлекла девушка, шагавшая к проходной. Когда она подошла поближе, он узнал ее. Это была Франческа. Павлито хотел окликнуть ее, предупредив о злополучном старике, но не успел. Девушка стремительно вбежала в будку-проходную. Вскоре оттуда послышались громкие голоса, упрекающие в бессердечии, бюрократизме, вероломстве. И наконец красная, разгоряченная Франческа появилась на улице. Павлито окликнул ее.
— Ой, Павлито, какое счастье, что ты здесь. Помоги мне пройти к Мигелю.
— Здесь я бессилен — въедливый старикашка.
— Что же делать? — заплакала девушка.
Они принялись перечислять различные варианты, которые помогли бы им проникнуть в госпиталь, и когда уже казалось, что так и не удастся найти выход, Франческа вдруг вся просияла:
— Пошли скорее ко мне домой.
— Что-нибудь придумала?
Жила она сравнительно недалеко. И хотя шли быстро, девушка все время торопила:
— Ох как медленно ползем. Давай прибавим шагу, а еще лучше пробежимся.
Только возле дома она замедлила шаги, а у самого подъезда в нерешительности остановилась. Девушка испуганно смотрела на выбитые стекла дома, на испещренный осколками фасад здания, обгорелые деревца и боялась подняться по ступенькам. Павлито подождал несколько минут, потом легонько тронул ее за плечо:
— Ну, не робей, Франческа, пошли.
Набравшись смелости, девушка осторожно толкнула дверь. Та оказалась незапертой. Они вошли в просторное фойе. Повсюду валялись обрывки бумаг, забытые вещи. Франческа медленно шла по комнатам, отрешенно поднимая с пола то платье, то утюг, то разбитую вазу. Неожиданно она наткнулась на толстую, изящно изданную книгу.
— Милый Сервантес, — подняла она книгу.
Она стала бережно переворачивать страницы книги, внимательно рассматривая иллюстрации.
Девушка взяла тряпочку, бережно стерла пыль с любимой книги, завернула ее в газету и аккуратно поставила на книжную полку.
— Кончится война, выучу наизусть, — улыбнулась Франческа.
Наконец она добралась до своей комнаты. Как это ни странно, все здесь стояло на своих местах, словно хозяйка вышла на несколько минут и вот-вот вернется. Возле зеркала, на тумбочке, лежала расческа, коралловые клипсы, флакончики с духами, голубая лента. Франческа взволнованно трогала руками привычные предметы и все восклицала:
— Ведь надо же, сохранились, ведь надо же, сохранились… Милая мама, это она, наверное, оставила все так, веря в старинную примету: если вещи человека никто не переставлял в другое место, — значит, хозяин их скоро вернется домой.