— Не может быть, — вспыхнул Павлито. — «Максимы» — пулеметы отличные. Может, пулеметчики не умеют стрелять, а сваливают на «максим»?
— Ну-ну, не кипятись, — стал успокаивать его командир бригады. — Никто не думает снимать с вооружения твои любимые «максимы». Конечно, какая-то нелепость вышла. Вот ты и докажи, что это просто нелепость.
— Хорошо, проверю, — согласился Павлито.
И тут же, выйдя от Листера, он решил лично выяснить, что происходит с «максимами», почему они бьют неприцельно.
Придя в роту, попросил показать «больные» «максимы». Командир собственноручно выкатил пулемет, ткнул пальцем: «Например, вот этот». Павлито внимательно со всех сторон осмотрел его и нашел «максим» в полном порядке.
— Кто говорит, что они стреляют неприцельно? — спросил он. — Да ведь из этого пулемета стрелял Мигель.
— Ну вот, и вы не верите, а я видел, как они мажут. Каждый день ровно в двенадцать часов из окопов противника выходят два солдата-марокканца и маршируют во весь рост на глазах роты. Лучшие пулеметчики пытались снять нахалов, но ничего не получается.
Выслушав рассказ, Павлито решил дождаться двенадцати часов и самому убедиться в неуязвимости заколдованных мятежников. Действительно, как только на часах обе стрелки сравнялись с цифрой двенадцать, перед окопами противника показались две рослые фигуры. Солдаты беспечно прогуливались вдоль бруствера, словно вышли на свидание.
Павлито тотчас же хотел опробовать пулемет, но испанцы не разрешили, боясь, что стрельба вызовет огонь артиллерии мятежников. Сошлись на том, что установят «максим» в стороне, там, где нет людей. Так и сделали. Взяли пулемет и четыре ленты, заряженные боевыми патронами, залегли на возвышенности с таким расчетом, чтобы при артналете можно было надежно укрыться в ближайшем окопчике. Два марокканца продолжали свою прогулку. Установив прицел на цифре семь, Павлито стал ждать. Как только они подошли к прицельной точке, он выпустил короткую очередь. Пули должны были лечь точно по идущим фигурам, но солдаты как ни в чем не бывало продолжали идти своей дорогой. «Промазал, шайтан их возьми», — с досадой подумал Павлито. Еще точнее навел пулемет, прицелился, выпустил длинную очередь. Один марокканец, взмахнув руками, упал в окоп.
— Буэно! — похлопал его по плечу лежащий рядом испанец.
Долго думал Павлито о загадочных марокканцах, которых не берут пулеметные очереди, а объяснений не находил. Быть может, действительно что-то с пулеметом случилось? Может быть, пули долетали до бруствера окопа и, ударившись о камень или о сухой грунт, летели мимо мятежников? А вообще, зачем марокканцам потребовался такой риск? Засечь пулеметные точки? Но жертвовать для этого жизнью солдат? Нет, здесь что-то другое. Эту тайну следовало раскрыть во что бы то ни стало, иначе пойдет худая слава о нашем «максиме».
В скором времени, после короткого боя, бригада захватила окопы противника. Сгорая от нетерпения, бойцы кинулись туда. Обшарили все стенки, дно и ниши, но ни одного убитого солдата не нашли. И вдруг в заброшенном углу под ноги им попались восемь чучел, сделанных мятежниками из картона и легкой фанеры, которые на расстоянии триста метров было не отличить от фигуры человека.
Все чучела имели большое количество пробоин, а два макета оказались настолько продырявленными, что стоило надавить на них, как они развалились на части. Всем стало ясно, как противник обвел их вокруг пальца.
За последнее время бойцы-республиканцы заметно возмужали, обрели боевой опыт, чаще стали теснить противника.
Изредка по устному «фронтовому телеграфу» Павлито получал короткие весточки от Франчески. Она сообщала, что жива, здорова, в совершенстве овладела пулеметом, командование доверяет ей самые трудные задания.
Мигель лежал еще в госпитале, но здоровье его пошло на поправку. Он писал, что скоро его выпишут и что Франческа обещала его встретить.
В назначенный день, когда осунувшийся Мигель вышел из госпиталя, у ворот его ждала Франческа.
Они долго бродили по городу, заходили в знакомые скверы, сидели на лавочке, где в первый раз поцеловались.
Только вечером Мигель спросил:
— На сколько дней тебя отпустили?
— Завтра кончается отпуск.
И, словно оберегая свое командование от возможных нападок, добавила:
— Война же идет, милый.
Но бригада, где служил Мигель, стояла сравнительно близко от части Франчески, и он решил прервать свой двухнедельный отпуск и вместе с невестой отправиться завтра же на передовую.