Сигнал, две красные ракеты, которые ушли утром в небо одновременно с началом атаки фашистов, ротные наблюдатели просмотрели. Теперь они наблюдали, как через площадь короткими перебежками, рассредоточившись, двигалась в сторону четырехэтажного дома большая группа немцев. Вражескую атаку сопровождал грохочущий гвалт минометной батареи, обстреливающей подступы к утерянному зданию…
— Огонь только по команде, — предупредил Павлов своих бойцов, поудобнее пристраиваясь возле окна.
— Стрелять короткими очередями, беречь патроны.
Когда фашисты достигли середины площади, минометный обстрел прекратился, и противник, поднявшись в цепь, с криком бросился к зданию.
— Огонь!
Команда Павлова слилась с автоматным треском разведчиков. Бойцы стреляли настолько прицельно, что шеренга немцев сразу поредела, но те, не обращая внимания на упавших, продолжали бежать к дому. И самое главное, что насторожило сержанта, одним крылом они стали обтекать здание с торцовой части.
— Александров, дуй на другую сторону, — приказал сержант.
Удачно выбранные позиции и меткий огонь разведчиков заставили наступающих залечь. А когда гвардейцы одиночными выстрелами стали поражать хорошо виднеющиеся на открытой площади фигуры фашистов, те поднялись и побежали назад.
— Так, — вставляя новый диск в автомат, улыбнулся Глущенко, — это вам не к теще на вареники ходить.
— Санинструктор, наверное, уже добрался, скоро подмогу пришлют, — поддержал разговор Черноголов.
— Еще немного нам, ребята, продержаться, свои-то рядом — рукой подать, — поддержал его Павлов.
Они не знали, что санинструктор Калинин лежит совсем рядом, в двадцати метрах от дома. Едва он выполз из подъезда, как рядом просвистели две пули, одна из которых, надо же такому случиться, срезала каблук сапога. «Ну вот, новенькие сапоги гад попортил», — чертыхнулся санинструктор, спрятавшись за бетонированную плиту, и затаился. Когда раздались автоматные очереди наступающих фрицев, он прыжком выскочил из-за укрытия и влетел в ближайшую подворотню. Но выйти из нее долго не мог. Фашисты, обработав минометной батареей полосу для наступления своих солдат, перенесли огонь по другую сторону дома, а перед торцовой частью, той, что выходила к Волге и смотрела в сторону спасительной мельницы, устроили настоящую огневую завесу. Пытаться пробиться через это смертельное сито было бесполезно. И Калинин решил вернуться, посоветоваться с сержантом. Возвращаться назад прежним путем через подъезд он не стал — снайпер наверняка караулит. Пробираясь между обломками каменных плит и булыжников, ему удалось благополучно достигнуть торцовой стены. Здесь, к своей радости, Калинин обнаружил небольшую пробоину. С трудом протиснулся через нее, подбежал к стене, отгораживающей первую секцию, где находились разведчики, застучал прикладом.
— Никак, наши, — обрадовался Глущенко.
— Товарищ сержант, товарищ сержант… — послышался за стеной приглушенный голос. — Это я, Калинин.
Через тридцать минут общими усилиями в стене пробили дырку и втянули бледного, перемазанного санинструктора.
— Не мог пройти, товарищ сержант — сплошная завеса из мин.
— Ничего удивительного… Да ты не сокрушайся, парень, — успокаивал его расстроенный сержант, — придумаем что-нибудь.
Он понял, что весь день им придется держаться только своими силами. Но возвращение санинструктора через пролом секционной стены навело его на мысль сделать такие переходы вдоль всего дома. Это намного увеличило бы маневренность, да и…
— Заодно немцам мозги затуманим, будем бегать почаще — вот они и подумают, что нас тут тьма-тьмущая, — произнес он вслух.
— О чем ты, сержант? — устало пробасил Глущенко. Павлов рассказал бойцам о своей задумке и приказал всем немедленно взяться за работу.
15
Пошли вторые сутки. От разведчиков не поступало никаких известий. Задерганный, усталый, забывший, что такое настоящий сон, комдив еле успевал «затыкать дыры», то и дело появлявшиеся в полосе обороны его дивизии. Постороннему человеку просто трудно представить, сколько забот, событий, имен, цифр держал он в голове. И ничего не забывал. Впрочем, причиной тому не только хорошая память. Ведь все имена, цифры, боевая обстановка, подоспевшее пополнение и тяжелые потери, доставка продовольствия и боеприпасов, отправка жестоких похоронок — все это проходило через его сердце. И почти все события были трагичными, печальными. Поэтому даже сообщение о присвоении ему звания генерала Родимцев встретил как-то спокойно и равнодушно. Даже шутливые намеки штабистов, что новое звание необходимо «обмыть по-гвардейски», пропустил мимо ушей. Его все сильнее и сильнее беспокоила судьба дивизии, разбросанной в каменных руинах города, непривычно растянувшийся передний край гвардейцев.