И он не ошибся. Едва занялся туманный рассвет, как гитлеровцы при поддержке танков бросились в атаку. Судя по всему, для храбрости они изрядно хлебнули шнапса. С криками, руганью, не пригибаясь, бежали фашисты через площадь. Даже когда загорелся подбитый бронебойщиками вражеский танк, немцы не повернули назад, а продолжали наступать. Гвардейцы стреляли расчетливо, хладнокровно. Фашистское командование поняло, что защитники гарнизона получили изрядное пополнение. И если раньше при отступлении какой-то части атакующих удавалось спастись, то эта группа была уничтожена полностью. В отместку враг подверг здание остервенелому артиллерийскому и минометному обстрелу. Более сотни снарядов и мин выпустили они по защитникам непреклонного гарнизона. Но те выдержали. Выстоял и дом.
С мельницы внимательно наблюдали за ходом боя.
— Ну вот, теперь все ясно, Афанасьев на месте, — напряженно глядя в стереотрубу, сказал Родимцев. — А связь все же с этим домиком надо иметь постоянную и надежную. Подумайте, как сделать это побыстрее, — приказал он начальнику штаба.
17
Афанасьев тоже мучительно думал, как быстрее наладить связь с ротой и батальоном. Уже первый бой потребовал значительного количества боеприпасов, после мощного артобстрела появились раненые, а дом по-прежнему был отрезан от своих.
Посовещавшись, гвардейцы решили рыть ход сообщения до роты. В подвале пробили наружную стену, обращенную к Волге, и тайком стали копать. В патронных ящиках оттаскивали землю, засыпали ею оконные проемы и копали, копали, прерываясь только на время вражеской атаки.
Афанасьев придирчиво следил за ходом работ и все время поторапливал. Ему казалось, что работы ведутся медленно. И когда Павлов передал лейтенанту пожелание жителей дома помочь воинам, Афанасьев согласился. Через пять дней ход, по которому можно было пройти до мельницы в полный рост, был готов. К этому времени из штаба батальона протянули телефон с позывным «Маяк», подступы к зданию заминировали противопехотными и противотанковыми минами, проделали четыре подземных хода к наружным огневым точкам. Гвардейцы по-хозяйски обосновывались в доме. В подвале установили койки для отдыха бойцов и командиров, даже оборудовали ленинскую комнату. Словом, все было предусмотрено для длительной и успешной обороны. В случае необходимости гарнизон мог даже вести оборону в условиях полного окружения.
Афанасьев хорошо понимал, почему командование, даже сам Родимцев, «болеет» за этот четырехэтажный полуразрушенный дом. Как опорный пункт на переднем крае елинского полка он имел исключительно важное тактическое значение. Дом держал под огнем своих пулеметов все прилегающие улицы, откуда фашисты пытались контратаковать. Более того, рядом находилась мельница, где расположился наблюдательный пункт дивизии. Рядом совсем, рукой подать. А если принять во внимание, что два дома, стоявшие около мельницы, удерживал противник, позиция гарнизона Афанасьева приобретала еще большее значение. Отбей фашисты этот дом — и они могли бы безнаказанно хозяйничать во всем районе, свободно маневрировать войсками.
Размышляя о значении своей миссии, лейтенант улучил часок и решил вздремнуть. Уходя в подвал, предупредил Павлова, чтобы тот не отлучался от телефона. Внизу треск автоматных очередей едва слышался. Только глухое ухание минометов напоминало, что наверху властвует война. Лейтенант, не раздеваясь, растянулся на койке. И к своему удивлению, не смог сразу заснуть. Разные мысли лезли в голову: и о безжалостной войне, и о бойцах, оставшихся наверху.
Война! Страшное бедствие. Она разметала родных и близких по всей стране. И кто ведает, найдут ли они когда-нибудь друг друга. Война свела вместе незнакомых людей, побратала их. Вот и здесь, в этом доме, захваченном разведчиками сержанта Павлова, судьба свела людей разных национальностей, из всех концов страны: русских, украинцев, грузина, абхазца, татарина, узбека.
У каждого где-то далеко остались семья, дом, родители. А сейчас у них один общий дом — вот этот, четырехэтажный, в трехстах метрах от Волги. И семья у них теперь одна — родная дивизия.
У оконных проемов, на лестничных переходах, в траншее перед домом затаились бойцы. Поди сходи, спроси у них, о чем сейчас думают. Задашь такой вопрос — не сразу, пожалуй, и ответят. Пробовал однажды Афанасьев, для поддержания боевого духа, поговорить с бойцами по душам. Увидел, как бывалый тридцатипятилетний боец Павел Демченко кропотливо сооружал из кирпичей и толстых томов энциклопедий амбразуру для своего «максима», и спросил его: