Испугавшись, что его могут услышать, Янь повернул голову и посмотрел на дверь. В этот момент в комнату вошел босой слуга с взлохмаченными волосами.
— Господин, вас просят домой, — доложил он.
— Зачем?
— Пришел человек и требует свою свинью, которую вы заперли утром. Крик поднял на весь дом.
— Если ему нужна свинья, пусть тащит деньги.
— Он говорит, что это его свинья, — пояснил слуга.
— Ступай, я сам это знаю. Сейчас буду, — приказал Янь, но слуга продолжал стоять.
— Если у вас дела дома, вы идите, — сказали Фань и Чжан.
— Вы, господа, не в курсе дел, — начал объяснять Янь, — скажу вам только, что эта свинья моя…
Но тут раздались удары в гонг и заглушили его слова.
— Начальник возвращается в ямынь! — воскликнули все и поднялись со своих мест.
Оба гостя привели в порядок платье, шляпы и велели достать визитные карточки. Извинившись перед Янем за беспокойство, они направились к воротам ямыня. Служитель передал их карточки уездному Тану. На одной было написано: «Ваш названый племянник Чжан Ши-лу», — на другой: «Ваш ученик Фань Цзинь».
— Этот Чжан несколько раз приходил ко мне что-нибудь клянчить. Несносный человек! — вздохнул Тан. — Но на сей раз он приехал с моим бывшим учеником, только что выдержавшим экзамены, так что неудобно будет не принять. — И он приказал просить гостей.
Те вошли. Впереди выступал Чжан Цзин-чжай. Фань Цзинь при входе отвесил поклон, полагающийся при встрече ученика и учителя. Уездный Тан отдал ответный поклон и предложил чаю. С Цзин-чжаем он завел разговор о каких-то незначительных событиях, происшедших после их последней встречи, потом обратился к Фань Цзиню и похвалил его сочинение.
— Почему вы не поехали на столичные экзамены? — спросил он.
— У меня умерла мать, и я соблюдал траур, — ответил Фань.
Уездный Тан изумился и приказал слугам принести ему простое платье вместо парадного, которое было на нем. После этого он пригласил гостей во внутренний зал и распорядился подать вина.
На столе появились кушанья из ласточкиных гнезд, кур и уток, две чашечки с гуандунскими яствами: в одной была рыба, а в другой — тыква. Уездный занял свое место и взял оправленные в серебро чашки и палочки для еды. Фань Цзинь долго мялся, но чашку и палочки все же не взял. Уездный никак не мог понять, в чем дело.
— Наш господин соблюдает траур и, вероятно, поэтому не решается взять их, — засмеялся Чжан.
Уездный тотчас же приказал заменить прибор другим. Принесли фарфоровую чашку и пару палочек из слоновой кости, но Фань Цзинь отказался опять.
— Эти палочки тоже не подходят, — заметил Чжан.
Наконец сошлись на белых палочках из бамбука.
Уездный подумал про себя, что Фань Цзинь очень строг к обряду.
«Как быть, если он не будет есть мясного и пить вино? Ведь больше ничего нет».
Но тут Фань Цзинь отправил в рот кусок краба, выловленного в супе из ласточкиных гнезд, и уездный успокоился.
— Прошу прощения за мое скромное угощение, — сказал Тан. — Эта закуска сделана на скорую руку. Мы, мусульмане, едим говядину и баранину, но я думал, что уважаемые гости ее не кушают, и не решился предложить. К тому же я получил предписание, запрещающее закалывать рабочий скот. Эта очень строгое указание, и у нас в ямыне теперь никто не ест говядины.
Уездный Тан поднял лампу и показал на бумагу. В это время к нему подошел слуга и что-то шепнул на ухо. Уездный повернулся к гостям:
— У дверей меня ждет один служащий с докладом. Я через минуту приду. — Он ушел, и через некоторое время гости услышали его голос.
— Оставьте пока там, — кому-то приказывал Тан.
Скоро он возвратился, уселся на свое место и, извинившись за свой уход, пояснил:
— Брат Чжан, вы были чиновником, и поэтому я хочу посоветоваться с вами об одном деле. Речь идет о запрете на говядину. Здесь несколько мусульман приготовили пятьдесят цзиней говядины и попросили одного муллу сказать мне, что надо, мол, ослабить запрет на убой скота, так как иначе им нечего будет кушать. При этом они ссылаются на пословицу: «Лучше обмануть начальство, чем обижать народ». Эти пятьдесят цзиней говядины они прислали мне. Как, по-вашему, брать ее или нет?
— Ни в коем случае, — воскликнул Чжан Цзин-чжай. — Мы с вами оба чиновники, и для нас на первом месте император, а не собратья по вере. Помните господина Лю, который жил в эру правления Хун-у?
— Какого господина Лю? — переспросил Тан.