— Ого! — насмешливо воскликнул один парень.— Смотрите, как разбушевался наш редкий писатель, как сильно в нем чувство классовой ненависти!
Но не успел он промолвить это, как Чжуан Чжун, яростно округлив глаза, заорал:
— Хватайте ее!
Все опешили, никто не понимал, кого нужно хватать. Тогда Чжуан бросился в толпу и, указывая на красивую женщину, повторил:
— Хватайте ее! Это любовница Вэй Тао! И она еще посмела прийти сюда!
С его точки зрения она была по крайней мере шпионкой. Он кинулся к ней, но один из солдат, охранявших порядок, остановил его. Чжуан Чжун недовольно пробурчал:
— Мы не можем проявлять мягкотелость! Надо уничтожить все это отродье...
— Чем разоряться тут, лучше бы на себя в зеркало посмотрел! — оборвал его кто-то. А один высокий старик добавил:
— Глядите, как быстро он действует, как мгновенно поворачивается. Всегда-то он прав, вечно в выигрыше! Это же блестящий образец, у которого нужно учиться...
Писатель немного опечалился, так как усмотрел в этих словах насмешку. Впрочем, среди сотен и тысяч всегда найдутся отсталые люди, которые не могут жить без злословия. Успокоив себя таким рассуждением, он презрительно взглянул на старика, гордо выпрямился и продолжал свои вопли, звучавшие гораздо громче, чем крики остальных.
Через несколько дней власти прислали специальную комиссию, которая должна была инспектировать деятельность группы образцовых пьес. У Чжуан Чжуна при этой вести похолодели руки и ноги, но потом он подумал, что ничего страшного тут нет. Ведь он творил под жесточайшим гнетом преступной «банды четырех», а известно, что если все гнездо переворачивается, то целого яйца не найдешь. Что я — святой или гадатель, чтобы предвидеть, что шестого октября тысяча девятьсот семьдесят шестого года эта банда будет изловлена? Но как бы там ни было, а есть опасность, что его начнут прорабатывать на собраниях, что осуществится видение, которое так напугало его в день, когда он лакомился бараниной. Как же отвести беду, как миновать ее? Он снова подумал о своем добрейшем учителе Вэй Цзюе, который наверняка связан с этой комиссией. Правда, наш писатель слегка провинился перед ним, но продемонстрирует всю мыслимую скромность и придет просить прощения, что называется, с вязанкой терновника на плечах[20]. Конечно, он не может в полном смысле слова взвалить терновник на свои обнаженные плечи, однако начнет прямо с извинений и, возможно, добьется успеха.
Все разузнав, Чжуан выяснил, что Вэй Цзюе действительно является одним из руководителей комиссии. Это делало поход к нему с вязанкой терновника еще более насущным.
Вэй Цзюе жил на прежнем месте. По дороге Чжуан Чжун предавался всяким несбыточным мечтам. Эх, если бы время можно было пустить вспять и он шел бы к учителю в первый или во второй раз, если бы не было этого проклятого шестьдесят шестого года, как хорошо бы они прожили вместе с Вэем! Он до того растрогался, что чуть не всплакнул, но, увы, время вспять не пустишь. О прошлом жалеть нечего, а будущее надо предвидеть! Однако еще важнее позаботиться о настоящем, поэтому он постучал в дверь и вошел.
Крупный писатель никак не ожидал, что на сей раз при виде Вэй Цзюе он не сможет вымолвить ни слова. У него не получалось ни улыбки, ни серьезного выражения лица. Он даже подумал, что его хватил паралич, потрогал себя за физиономию — вроде бы в порядке, не перекошена. Лишь через некоторое время он немного успокоился и с присущей ему предельной искренностью начал каяться в своих грехах. Не ожидал он и того, что Вэй Цзюе, против обыкновения, разразится в ответ целой речью:
— Сейчас идет настоящее очищение, когда белое заступает место черного, правда заступает место лжи, люди заступают место оборотней, подлинная красота заступает место уродства...
Чжуан Чжун испуганно подумал, что этот старик называет настоящим очищением отказ от небывалой в истории, великой пролетарской культурной революции, но послушно поддакнул своему непримиримому врагу:
— Да, да, это небывалое, небывалое...— Он все-таки не решился произнести слово «очищение».
— Мы слишком искренни, слишком наивны, и это помогло тем негодяям. Они решили, что наш народ — глупый ребенок, который будет игрушкой в их руках, и чуть не завели великую китайскую нацию в пропасть...
Чжуан отметил про себя, что его учитель по-прежнему употребляет всякие устаревшие понятия, но вслух горячо подхватил:
— Да-да, эта «банда четырех» едва не привела наш Китай к гибели!
20
Образ из знаменитых «Исторических записок» отца китайской историографии Сыма Цяня (II—I вв. до н. э.). Восходит к эпохе Борющихся царств (V—III вв. до н. э.), когда один вельможа незаслуженно обидел другого и, взвалив на обнаженные плечи вязанку терновника, пошел просить прощения.